Наш мир густо заселен бегемотами и левиафанами – огромными промышленными производственными машинами, которые занимают почти все пространство. И в сравнении с ними творческие люди – это что-то вроде маленьких птичек, подбирающих крошки со стола великана. Но не следует забывать, что, когда времена меняются, гибкость и быстрота адаптации, характерные для творческих людей, позволяют им удержаться в обстановке происходящих всеобщих потрясений, в то время как промышленные гиганты оказываются слишком хрупкими.
Я хочу, чтобы они поняли, что все они – созидатели, что каждый из них – творец, создатель, изыскатель, пусть он этого и не осознает.
Ив Кляйн
Миф о таланте
Когда вы разговариваете сами с собой, кто это слушает? Никто, поэтому вас и не считают странным.
Мы придаем особое значение понятию «необычайный интеллект». При этом жестоко высмеиваем шизофреников и сочиняем анекдоты о раздвоении личности. Но разве у всех нас нет ничего подобного?
Ведь в каждом из нас есть какая-то частица, которая побуждает нас взбежать вверх по ступенькам, прыгнуть, взлететь… совершить что-то необычное. А другая (более примитивная) часть хочет защититься, залечь на дно, избегать любых неудач.
И наша экономическая система изо всех сил трудится, чтобы выделить и вознаградить эту, вторую, часть нашего разума. Мы построили общество, в котором понятие творчества воспринимается как нечто героическое, исключительное и редкое, что-то вроде того самого исключения, которое подтверждает правило.
Но хуже всего то, что мы придумали особое понятие – «талант». Считается, что некоторые люди рождаются с Богом данными способностями к чему-то конкретному – рисовать, ораторствовать, писать, руководить, изобретать или утешать. А все остальные – это трутни или рабочие пчелы, изначально не получившие права проявлять себя в творчестве и пожинать лавры, припасенные лишь для немногих избранных.
И мы играем по этим правилам. Так проще – и для вечно занятых на работе родителей, и для утомленных воспитательниц в детском саду, и для тренера в спортивной секции, которому нужны результаты прямо сейчас, и для босса – убедить нас, что возможностей для творчества в этом мире совсем не так уж много, так что лучше нам их не искать. Всего нескольких поучительных слов, вовремя сказанных с высоты жизненного опыта, оказывается достаточно, чтобы мы навсегда отказались от тех творческих порывов, которые были в нас заложены от природы.
Если это так очевидно, что у одних есть талант, а у других его нет, то почему бывает так трудно выбрать победителей (на конкурсах и соревнованиях) и почему присуждение первого места сплошь и рядом для нас, зрителей, оказывается столь неожиданным?
Страх выступать перед людьми
Конечно, мы страшимся этого. Налицо все выработавшиеся в процессе эволюции сигналы, предупреждающие об опасности. Мы должны выйти и выступить перед людьми, которых не знаем. Ведь мы можем им не понравиться, наши слова могут вызвать у них гнев или желание противодействия. При этом мы должны говорить – и можем сказать какую-нибудь глупость или что-то такое, что противоречит мнению лидера.
Внутри нас начинают оживать страхи прошлых времен: что нас могут за это изгнать из стойбища и мы будем вынуждены жить в джунглях, под постоянной угрозой быть съеденными дикими зверями.
Естественно, отвечающая за нашу безопасность древняя часть мозга приходит в состояние повышенной готовности. Она считает, что лучше постараться избежать этой рискованной ситуации.
Рисковать необдуманно – хорошо для мифологических персонажей. Поэтому-то о них и слагают легенды. Но для нашей повседневной, негероической жизни это не годится. Лучше мы будем писать, рассказывать и мечтать об их героических подвигах и необдуманном риске.
Боги и герои живут и в нас. Но боги могут позволить себе безумные поступки.
Как изобрели понятие писательской блокировки
Термин «писательская блокировка» был придуман менее ста лет назад Эдмундом Берглером. Теперь это стало причиной настоящего эпидемического заболевания.
Джоан Акочелла рассказывает о том, что по мере того, как литература завоевывала все большие читательские массы, писать становилось все труднее. Сто лет назад не было ничего необычного в том, что такие писатели, как Диккенс или Троллоп, смогли написать за свою жизнь сорок и больше романов, ведь для них это была такая же ежедневная работа, как и любая другая. Они просто садились и писали.
Если так и дальше пойдет, то уже через несколько лет мы будем иметь больше бесплодных писателей, чем обуви в спортивных магазинах.
Начиная с 1950-х годов, когда писательскую работу стали рассматривать как занятие, требующее особого таланта, когда создание великих американских романов стало ассоциироваться с камивазой, писатели стали неумеренно пить – и произошла «писательская блокировка». В общем, им показалось проще рассуждать о том, как создавать настоящее искусство, чем создавать его на деле.
И вот до чего мы сейчас дошли: все, что мы считаем важным в нашей работе, начинает пугать нас, потому что открывает легкий путь для обвинений со стороны каких-нибудь досужих «критиков». И у нас просто опускаются руки перед этим чувством стыда. Неважно, писатели мы или нет, главное, что мы не можем творить.
Нагие, уязвимые и богоподобные
В каждом мифе есть что-то драматическое. Там нет бога, который был бы всемогущим, нет действия, в котором нельзя было бы усомниться, во всей вселенной нет ничего, где не было бы противодействия и риска.
И боги, когда совершают какое-то действие, также идут на риск. Они вступают во взаимодействие со вселенной, друг с другом, со смертными жителями нашей планеты, при этом может произойти все, что угодно. В том числе и что-то такое, что может сработать против них.
Но именно их уязвимость и делает миф таким интересным. Кроме того, она делает их равными нам, простым людям. Автор книг по психологии Сьюзен Кейн в своем недавнем выступлении по телевидению говорила, что людям нужно отдавать сокровенную часть своего сердца. Интересно, что Кейн, автор книг о силе, которой обладают интроверты, как это ни парадоксально, перевернула все свои идеи с ног на голову, преодолев свойственную ей застенчивость и начав смело выступать перед миллионной аудиторией. Ее история созвучна тому, о чем ведем речь мы, не потому, что она открыла какую-то новую истину, а потому, что она, уподобившись мифическим божествам, смогла открыть для нас свою внутреннюю сущность, смело встала и заявила об этом.
Но можно ли считать, что она проявила смелость? Без всякого сомнения. И смелость ее – в отсутствии страха показаться уязвимой, в том, что она преодолела инстинктивный страх говорить тихо, поборола страх, чтобы говорить шепотом, даже когда шепот звучал как крик. Смелость не всегда связана с драматизмом и воинственностью. Она может проявляться даже в том, чтобы не побояться установить связь с другими людьми.
