Хороший враг беззастенчивого и настырного лидера, не обремененного никакими интеллигентскими «заморочками» – это, конечно же, мертвый враг.
Если таким врагом является закон, то тем хуже для него.
Он становится обреченным, и дни его сочтены.
Как неустанно декларировал Марк Порций Катон Старший, восходя на трибуну римского сената, «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» – «Карфаген должен быть разрушен».
Если Карфаген законодательных актов, не достаточно подстроенных под определенные интересы, не хочет разрушаться сам, определенные интересы помогают ему разрушиться.
В интересах по сути бывших криминальных авторитетов и подковерных дел мастеров – каких бы почетных званий-названий-титулов-регалий они себе ни наприсваивали, вплоть до «проффессоров» и «элиты нации», – ставших в одночасье лидерами в схватке за собственноручное обладание ресурсами целой страны.
Иными словами: либо ты – вожак стаи, и тогда ты на коне, в ботфортах и со шпорами на них, либо же ты – фрагмент серой, безликой и презираемой вожаками массы, и тогда ты – под седлом и с «вавками» от чужих шпор на своих взмыленных боках.
Как говорится в аристотелевском законе исключенного третьего, «tertium non datur» – третьего не дано.
Казалось бы.
На самом же деле, как и у каждой медали, у звонкой монеты лидерства имеется три стороны – аверс (от лат. аdversus – лицевая), реверс (от лат. reversus) – тыльная, и – гурт (нем. gurt) – ребро.
Лицевая – сверкающая и сияющая, как, – выражаясь языком Василия Шукшина, – «голый зад при Луне».
Тыльная – темная и страшная, подобная лицу сорокалетнего прапорщика, оказавшегося с перепоя на полковóм плацу в безлунную ночь.
Ребро – та узкая поверхность, что связывает собой разноликое в единое.
Когда жизнь ставит человека перед предельно жестким выбором: либо тиранствуй, либо – влачи рабское существование, каждый человек может открыть перед собой третий путь, принцип которого сформулировал для себя, пребывая в Гулаге в малоприятной роли зэка, будущий лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын.
Формулировка этого принципа состоит всего лишь из шести слов, три из которых – трижды повторяющееся «не»: «Не верь, не бойся, не проси».
«Не верь» – лунноликим, улыбающимся тебе во все свои тридцать три оскаленных зуба.
«Не бойся» – черноротых, пугающих своей черноротостью.
«Не проси» – ни у того, ни у другого.
Ни милости, ни пощады.
Бедняга Эрих Фромм, отягощенный проблемой: «Человек – волк или овца?», – заимствованной, по-видимому, у зоологически озабоченного Александра Островского (см. его комедию в пяти действиях под красноречивым названием «Волки и овцы»), – умер, так и не разрешив ее.
Не удивительно.
Ведь кроме волков и овец в этом Мире – поистине неисчерпаемом в многообразии проявлений продуктивной изобретательности того или той, кто или что его создал либо породила, независимо от того, Бог ли, Природа ли – в данном случае существенно не это, – наличествуют в изобилии и другие, не менее близкие к человеку твари.
Например: ослы и козлы; быки и бараны; крысы и свиньи.
Чем они хуже других?
Например, волков и овец?
Ничем.
Как сказал Уинстон Черчилль, собаки смотрят на людей снизу вверх, коты – верху вниз, и только свиньи усматрмвают в человеке равного себе.
Значит, вопрос следовало бы поставить значительно шире, нежели это сделал Эрих Фромм.
То есть, человек: осел или козел?; бык или баран?; крыса или свинья? (при желании этот перечень можно продолжить сообразно Вашей, уважаемый Читатель, зоологической эрудированности и творческой фантазии).
Как сказал когда-то псевдопролетарский поэт Владимир Маяковский, «все мы немножко лошади».
Добавим от себя: и не только.
Мы – все вместе и каждый из нас в отдельности – «немножко» разные животные, и нет смысла их всех перечислять.
В разных жизненных ситуациях, переделках и перипетиях мы – люди – ведем себя по-разному: где-то больше как одно; где-то – как другое.
Животное.
Не всегда – разумное.
Не всегда – человечное.
Иногда – как «нежный и ласковый зверь».
Иногда – как такая зверюга, от одного только сравнения с которой любая из действительно существующих тварей содрогнулась бы в ужасе и отвращении.
В отличие от них всех мы – люди – наделены правом выбора.
Козел обречен быть козлом.
Навсегда.
От первого своего козлиного вздоха и – до последнего.
По крайней мере, в этом Мире, далеком от совершенства, но близком к достоверности его существования.
Достоверность существования иных миров, где обитали бы козлы-трансформеры, лихо превращающиеся в бабочек с «крылышками бяк-бяк-бяк», более чем проблематична.
То же самое можно сказать и о мирах с ослами-перевоплощенцами.
И – с быками – перебежчиками в стан победившего врага.
И – с баранами, меняющими свой откровенно бараний имидж на внешне вполне импозантный.
В соответствии со сложившимися обстоятельствами.
И – со свиньями, в одночасье обретающими атрибуты луи-виттоновской элегантности, изысканности, утонченности и респектабельности.
Создание таких миров-трансформаторов – исключительная прерогатива человеческих особей, озабоченных тем, как бы побольше урвать, сделав вид, что эти руки ничего не брали, и получше пристроиться в обстановке быстро– меняющейся политической конъюнктуры.
На воротах таких миров следовало бы водрузить герб, с изображением хамелеона.
С лицом двуликого Ануса (ой, простите! – Януса!).
Предусмотрительно и оперативно вращающего своими пучеглазыми ликами – туда-сюда, туда-сюда.
Как флюгер.
От: «К лесу передом», – до – наоборот.
В силу сложившихся обстоятельств – не называя и не перечисляя их, а лишь констатируя их действительное наличие по факту – необходимо признать следующее.
Мы, люди, – единственные в этом Мире, кто могут быть любыми животными, включая рыб и земноводных, каковыми каждый из нас уже имел сомнительное удовольствие быть.
По крайней мере, на пренатальной стадии своего онтогенеза: вспомните себя в качестве эмбриона.
Вспомнили?
Более того, в силу тех же, то есть, сложившихся обстоятельств, мы, люди – единственные в Мире живые существа, которым дано и право выбирать – кем и какими нам быть, и обязанность это делать.
