– А почему бы и нет? – спросила Сесили. – Он будет хорошо справляться. К тому же, когда умер дедушка, ты хотел получить клуб и построить гостиничные номера. А я ничего этого не хочу. И ты меня не заставишь.
Билл схватился за сердце:
– Боже.
Сзади подступила Тереза.
– Отцу нездоровится, Сесили, мы не хотели тебя волновать. Не смей говорить с ним в подобном тоне – доведешь до инфаркта.
Сесили закатила глаза.
– Ну, это уж слишком. Теперь навяжете мне чувство вины? Типа, папочка больной? Знаете, заводили бы вы больше детей. Одной меня маловато.
Тереза вздрогнула.
– Да как ты смеешь так говорить? Ты же знаешь, мы долгие годы пытались завести детей, десять лет, и наконец, вот она ты. Прости, конечно, если тебе это не по душе, но некоторым не так повезло, и мы не можем выбирать, что и как нам делать и как распорядиться своей судьбой. Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать, как ты говоришь отцу, что тебе плевать на традиции семьи. Семьи, которая взрастила тебя, выкормила и обеспечила тебе безбедное существование. И я не собираюсь слушать про этого твоего чужеземца и ваши совместные планы. – Тереза намотала на палец свой белоснежный локон. Типичный трюк, чтобы заставить ее почувствовать себя виноватой. – Ты переспала с ним?
Сесили хохотнула и уставилась в окно. Ей вспомнилось пораженное лицо уборщицы.
– Ма-ам…
– Что мам? Если моя пятнадцатилетняя дочь уезжает из дома учиться, это еще не значит, что она будет заниматься там черт-те чем.
– Мне уже восемнадцать, довольна? Пора уже воспринимать меня как взрослую!
– Можешь забыть про Бразилию, – заявил Билл.
Сесили протянула ему руки:
– В таком случае, тебе придется надеть на меня наручники. Потому что иначе я все равно сбегу.
Тереза разрыдалась.
– Невероятно, в голове не укладывается, – всхлипывала она. – Как ты так можешь? За что? Я столько всего вынесла…
– Не надо стенать, как будто я уже умерла, – пробормотала Сесили. В уме она произвела расчеты и пришла к выводу: слинять сегодня же ночью не удастся. Сбережения плюс то, что заплатил ей отец, – денег все равно не хватит. Придется еще потерпеть. – Я уеду всего-то на год. Что тут такого? К следующему лету вернусь.
– Прости, милая, но ты никуда не поедешь, – отрезал Билл.
И вдруг раздался грохот. Затряслись окна. Сесили выглянула на улицу и увидела фейерверк – бриллиантовые россыпи красных, желтых и белых искр. Новый взрыв рассыпался серебряным звездопадом.
– С праздничком, – буркнула Сесили и выскочила из дома, сердито хлопнув дверью.
Джем Крендалл любовался фейерверком среди толпы людей на пляже Джеттис-Бич. Размахивая бенгальскими огнями, повсюду сновала ребятня, в шезлонгах клевали носами родители, студенты, усевшись в круг, распевали заставку из «Семейки Партридж». Джем не торчал бы здесь среди толпы, если бы рядом не было Марибель. Она устроилась на пляжном полотенце в красной мини-юбочке, белой футболке и синем кардигане, собрав на затылке волосы в длинный хвост.
– Тебе хорошо? – спросил Джем.
Марибель молча выбирала колечки лука из бутерброда и швыряла в песок. Накануне Джем позвонил и предложил устроить пикник, в тайне надеясь полакомиться ее стряпней, но она категорически отказалась готовить. Вот и пришлось ему заказывать готовые сандвичи, а они оказались с луком.
Марибель впилась зубами в сандвич. Джем положил руку ей на колено.
– Что-то не так? – спросил он. Впрочем, он и сам прекрасно знал: сегодня ровно неделя с тех пор, как она рассталась с Маком. Когда Мак съехал к Лейси, Джем заподозрил, что виной тому – их встреча с Марибель, но потом, осторожно повыспросив у Ванса, понял, в чем дело.
– Попался наш герой-любовник, – просветил его Ванс. – Крутил шашни с номером восемнадцатым.
Джем тут же позвонил Марибель, и та все подтвердила. У Мака действительно были какие-то отношения с миссис Крейн из номера восемнадцать.
– Джем, я не хочу тебя видеть, – отрезала Марибель. – Вся моя жизнь пошла прахом. Я чувствую себя развалюхой.
Однако Джем каждый день ей звонил. Она подолгу плакала в трубку, и Джем беспомощно слушал. До сих пор лишь сестра повергала его в такое состояние, когда он не знал, что делать. И вот наконец Марибель согласилась с ним встретиться. Этим вечером на празднествах в честь Дня независимости, но только при одном условии: встреча состоится на пляже, там можно затеряться. Она боялась, что их увидит Мак.
Марибель повернулась к нему и сказала:
– Как только начинали палить, Мак меня целовал. Шесть лет подряд на Четвертое июля. – На глаза навернулись слезы, и она потянулась в карман за салфеткой. – Я потеряла часть жизни.
– Понимаю.
– Что ты понимаешь?! Тебе когда-нибудь было так больно? Ты хоть однажды терял близкого человека?
– Нет, – признался Джем. Он никогда никем серьезно не увлекался и то, что испытывал теперь к Марибель, его здорово пугало. Что-то настоящее и серьезное таилось глубоко внутри, неуклонно набирая силу. Джем был бы рад, если бы в День независимости с ним рядом на пляже сидела счастливая Марибель, но для нее он был всего-навсего запасным вариантом.
Раздался громовой хлопок, небо озарилось россыпью красок. По пляжу пронесся восторженный вздох толпы. Кто-то захлопал в ладоши. Где-то запахло паленым. Начался праздничный салют. Джем взглянул на Марибель: заплаканная, она все равно была прекрасна. Он подался к ней, но она резко воспротивилась:
– Не надо! Прошу.
– Я хотел подержать тебя за руку, – сказал он и нежно отер слезинку, скатившуюся по ее щеке. – Можно?
Марибель уступила. Джем взял ее за руку и не отпускал все время, пока продолжался салют. Ее безжизненная рука не нуждалась в его прикосновении. Он был лишь манекеном, куклой для краш-теста, бактерицидным пластырем – и все равно не падал духом.
В тот вечер Лав оказалась за стойкой портье, потому что Тайни зачем-то понадобился свободный день. Странно, Тайни не производила впечатления ярой патриотки.
– На салют пойдешь? – поинтересовалась Лав.
– Нет.
– А чем займешься? – допытывалась Лав. Они общались каждый день во время пересменки, однако Лав о коллеге практически ничего не знала. Как, собственно, и все остальные.
– Это мое личное дело, – отрезала Тайни. – Но раз уж тебе любопытно, объясню, почему я не люблю салют: просто не хочу в этом участвовать.
К половине восьмого Лав стало совершенно ясно, почему. Фейерверки запускали на Джеттис-Бич, в некотором отдалении от «Пляжного клуба», однако в вестибюль то и дело забредали случайные зеваки.
– Можно воспользоваться вашим туалетом? У меня дочка сейчас описается. Ой, какие прелестные одеяльца. Как здесь мило. А что это за место?
