В этот год он впервые смотрел салют вместе с Андреа и Джеймсом. Мать с сыном сидели на ступеньках террасы, Андреа пила из бокала красное вино.
– Можно к тебе? – спросил Мак и уселся меж них. – Как поживаешь, Джеймс?
– Он не слышит, у него вата в ушах, – пробормотала Андреа. – Боится громких звуков.
– Правда?
– Ну да. Такое знает только мать.
– Я не мать, а теперь тоже знаю, – отшутился Мак.
– Но и не отец, – буркнула Андреа.
Мак удивленно взглянул на нее. Утром он к ним заходил, и они с Джеймсом снова брились. Андреа не удостоила Мака даже взглядом. Просто сидела и читала. Ее влажные медового цвета волосы были собраны в гладкий пучок.
– Ты это к чему? – спросил он. – Злишься, что ли?
– Давай не будем сейчас, – отрезала Андреа.
– А почему? Джеймс нас все равно не слышит.
– У него интуиция. Он поймет: что-то не так.
– А разве что-то не так?
– Ты зря рассказал Марибель.
– Пришлось.
– Значит, шесть лет тебя это не волновало, а теперь вдруг совесть проснулась? У нас были прекрасные отношения. Мы дружили, потом ты шел домой к Марибель, а мы с Джеймсом возвращались к себе в Балтимор. А теперь что? Все испорчено. Лопнуло как мыльный пузырь. Пропали чары. Это уже не фантазия, это жизнь, мой дорогой. И есть пострадавшие. Ты ночуешь в доме у старушки, а я до смерти боюсь, как бы ты зимой вдруг не заявился к нам.
– Ну, ты ясно дала понять, что тебе это не надо, – проронил Мак.
– Никому не надо, ни мне, ни тебе, – подчеркнула Андреа, взяв его за руку. – Ты запутался. Тебе надо решать с фермой, с работой, только между женщинами нечего выбирать. Вариантов нет.
– Я тебе не нужен, – констатировал он.
– Да я тут вообще ни при чем. Ты любишь Марибель, у тебя это на лбу написано.
– Знаю.
Небо раскололось огненным залпом.
– Красный, – произнес мальчик. – Серебряный. Пурпур. Зеленый и пурпур.
– Началось, – буркнула Андреа. – Теперь мы будем перечислять цвета.
– Синий и золото. Серебро. Розовый, зеленый.
Андреа вздохнула:
– Я хочу, чтобы он вырос, зная, что я любила его и никого больше. Как ты думаешь, он это поймет?
– Розовый, золотой. Белые загогулины.
– Конечно. Он и сейчас все прекрасно понимает. Он тем и жив. Я ему, честно, завидую. Отхватил здоровенный куш твоей жизни, и никому в ней больше нет места.
– Неправда, – возразила Андреа.
– Во всяком случае, в ней нет места мне.
– Серебряный и зеленый, – продолжал Джеймс. – Синий.
– Ты будешь приходить с ним бриться? – спросила Андреа. – И помашешь нам на прощание, когда мы отъедем с парковки?
– Ты прекрасно знаешь, я сделаю все, что ты захочешь, – сказал Мак.
– Я хочу, чтобы ты вернулся к Марибель, – проговорила Андреа. – Пожалуйста. Я не смогу спокойно уехать, пока ты не исправишь эту ошибку.
– Ах, если бы все было так просто, – пробормотал Мак. – Ведь не я ушел – она меня выставила. И вряд ли примет обратно.
– Примет, куда денется, – вздохнула Андреа. – Ты ж у нас Мак Питерсен. Ты всем нужен.
– Красный, и синий, и белый. Красный, белый и синий. Мам! – воскликнул Джеймс.
– Всем, кроме тебя.
– Только вот не надо этого, – сказала Андреа.
– Выходит, когда ты будешь уезжать, я увижу тебя в последний раз? – спросил Мак. – Вы приедете в следующем году?
– Не знаю, – ответила Андреа. Ее лицо озарилось салютным залпом и вновь исчезло в тени. – А ты?
На следующее утро в семь тридцать Мак впервые постучался в парадную дверь хозяйского дома. Ему и раньше доводилось бывать здесь по деловым вопросам, но тогда он просто заходил. Однако в тот день Мак решил постучаться.
Дверь открыла Тереза. У нее были припухшие глаза.
– Мак, – удивилась она. – Что-то случилось? Только не говори, что у нас опять какое-нибудь ЧП. Я этого не выдержу.
Что-то явно стряслось, но Тереза не любила рассказывать другим про свои проблемы.
– Мне нужно поговорить с Биллом.
Тереза распахнула дверь.
– Он наверху. Проходи, ему не помешает взбодриться.
– Хорошо. «Надо уйти, – подумал Мак. – Сейчас не время». Но что делать, Марибель и слышать не захочет о воссоединении, если он не предпримет этой попытки. «Все будет хорошо, – надеялся он. – Его ответ поможет мне разобраться во всем».
Билл сидел за кухонным столом перед раскрытой книгой стихотворений Фроста.
– Привет, босс, – поздоровался Мак.
Билл оторвался от книги.
– Мак? – удивился он. – Что стряслось?
– Да ничего, все нормально. Мне надо с вами кое о чем поговорить, только, похоже, сейчас не самое подходящее время…
– Да нет, отчего же, – ответил Билл. Он был бледен. Под глазами темнели мешки, сквозь прозрачную кожу виднелись красные и синие прожилки. – Кофе будешь?
– Спасибо. – Мак принял у Билла чашку кофе и уселся за стол. Взглянул на томик стихов. Интересно, учит ли эта книга правильно жить?
– Так что? – спросил Билл. – Это связано с Марибель?
– Нет, – ответил Мак. – Я просто хочу кое-что для себя уяснить.
Билл молча ждал.
– Вы знаете, я проработал здесь двенадцать сезонов, и я бы… хм… я хотел бы остаться. – Мак подул на кофе, попробовал – оказалось, он едва теплый. – Могу я рассчитывать на процент с прибыли?
– На процент с прибыли?
На кухню зашла Тереза.
– Что-что ты хочешь?
Мак развернулся в кресле.
– Мне просто пришла такая мысль…
– Какая мысль? – переспросил Билл.
– О проценте с прибыли. Ну, то есть чтобы моя зарплата зависела от того, как идут в отеле дела. Допустим, тридцать процентов.
– Тридцать процентов, – проговорил Билл безучастно. На его лице ничего не отразилось.
– А что? – пожал плечами Мак. – Ведь от меня здесь тоже многое зависит. Понимаете, мне позвонил адвокат, надо решать, что делать с фермой. Уехать и жить там или продавать.
– То есть ты собрался уехать? – пробормотал Билл.
– Нет, – ответил Мак. – Я просто рассматриваю варианты. Наверное, сейчас следует обговорить мое будущее. Я хотел бы получать некий процент.
Тереза с горечью засмеялась:
– На нас с тобой мишень, что ли, нарисована, а, Билл? Почему каждый норовит выстрелить в спину?
