– Да, – ответил Джеймс.
Мак стал выбривать над верхней губой.
– Когда будешь бриться сам, смотри, не порежь губу. Иначе будет кровоточить много часов. Вот и все, готово.
Мак отступил.
– Давай ополоснем лицо, – предложил он.
Джеймс включил воду, плеснул себе в лицо и обтерся полотенцем.
– А что мы делаем после того, как ополоснулись? Помнишь?
Джеймс потерянно смотрел в зеркало.
Мак взял тюбик и выдавил немного лосьона в ладонь Джеймсу.
– Вот, намажься. Никакой туалетной воды, только лосьон. Не забыл?
– Не забыл, – сказал Дежймс.
– И маме напоминай. Умей настоять на своем. Мне будет неприятно знать, что ты воняешь духами, как девчонка.
Джеймс натерся лосьоном.
– Чисто выбрит, – проговорил он.
– Чисто выбрит и готов ехать.
Мак потянулся к дверному замку, но вдруг остановился.
– А я тебе нравлюсь, Джеймс? – спросил он.
– Нет, – ответил тот. В его зеленовато-серых глазах застыла непроглядная тьма. – Я тебя люблю.
Перед уходом Мак кинул взгляд на Андреа, та упаковывала вещи.
– Твой сын опять чисто выбрит. Прости, боюсь, я его так ничему и не научил.
Андреа зажала подбородком свитер и складывала рукава.
– Не переживай.
– Ну что, тогда я пошел, – сказал Мак.
– Знаешь, у меня сейчас нет сил на сентиментальные прощания, – сказала она.
– У меня тоже, – произнес он.
Андреа прищурилась.
– Только не надо думать, что ты принадлежишь мне или еще кому-то. Ты – хороший человек и сам себе хозяин. Но ты подумай о том, что я сказала про Марибель, хорошо?
– Уже подумал, – ответил Мак.
Андреа вставила руки в шлепки Джеймса.
– Не могу представить, что мы с тобой больше не увидимся. Нелепость какая-то.
– А я все больше убеждаюсь, что в жизни нет ничего нелепого, – ответил Мак. – Давай пока без прощаний. Просто «пока». Вдруг ты меня еще увидишь, и не там, где могла бы представить.
– Ты что, уезжаешь?
– Обещаю, что не свалюсь к тебе как снег на голову.
– Нет, ты правда решил уехать?
Мак обнял ее.
– Счастливого пути. – Втянул в себя запах ее волос, но не ощутил ожидаемого прилива тоски. Он специально не стал говорить своего обычного «люблю», однако Андреа все равно его как будто услышала.
– Я знаю, – проговорила она.
Мак подъехал к подвальной квартире, которую еще недавно считал своим домом. Тихо постучался в дверь, но не услышал ответа. Постучал громче. Мгновение спустя Марибель распахнула дверь.
– О, боже, – сказала она. С ее загорелого лица сошла краска. Она побледнела, словно ее сейчас стошнит.
– Прости, Мари. Нам надо поговорить.
– О чем?
– Можно войти? – спросил Мак.
У нее задергалась кожа над веками.
– Наверное.
Она придержала перед ним сетчатую дверь, и он зашел в квартиру. За обеденным столом, уплетая из коробки пиццу, сидел Джем Крендалл. Он, как и Марибель, побледнел при виде Мака, вскочил с места.
– Привет, Джем, – поздоровался Мак.
– Ну все, мне пора, – заторопился тот. – Сваливаю отсюда.
Мак попытался скрыть удивление. Встреча с Марибель сама по себе была тяжелым испытанием, но увидеть за обеденным столом коридорного?…
– Я не понял, – пробормотал Мак. – Что тут у вас происходит?
– Мы – друзья, – поспешила ответить Марибель. – Не удивляйся. Ты и понятия не имеешь, что происходит в моей жизни.
– Ну да, – ответил Мак. – Судя по всему.
Джем пошел к двери, прихватив с собой недоеденный кусок и дожевывая его по пути.
– Вы давайте тут, решайте между собой, – пробормотал он и вдруг, обернувшись, добавил: – Но если ты, Питерсен, хоть пальцем ее тронешь или доведешь до слез какими-нибудь словами, убью, так и знай.
– Отлично, – проронил Мак. Теперь оба коридорных мечтали свести с ним счеты.
– Я не шучу, – добавил Джем. – И хотя ты ко мне очень хорошо относился, нельзя так поступать с Марибель. Если ты вдруг снова ее обидишь, у тебя будут проблемы.
– Хорошо, я понял, – проговорил Мак, с трудом подавив улыбку. – Буду иметь это в виду.
Когда Джем ушел, Марибель уселась за стол.
– Ладно, пришел сюда как хозяин, – сказала она. – Хочешь поставить точку? Я так и подумала. Но мог бы сначала позвонить.
Мак обвел взглядом квартиру. Он сильно соскучился по дому. И стертый коврик, и даже прелый запах сырой губки – все казалось родным.
– Я тебя люблю, – проговорил он.
– Когда любят – не крутят шашни на стороне. Не обманывают человека шесть лет. Ты понял? Так что грош цена твоим признаниям.
– Так-то оно так, – согласился Мак, – но я все равно тебя люблю.
– Ага.
– Я поговорил с Биллом насчет процентов.
Марибель вскинула брови:
– Что, правда?
– Он отказал, – продолжил Мак. – Они оба отказали, Тереза тоже. Мол… Кстати, ты в курсе, что у Сесили происходит?…
– Что она берет академический и едет к своему парню?
– Они расстроились. Не хотят давать мне проценты. Думают, это станет для нее лишним поводом, чтобы сбежать. Мол, вся ответственность будет на мне, а Сесили упорхнет, как вольная птица.
– Так и есть, – подтвердила Марибель. – Она мне тоже говорила. Очевидно, тебе не повезло.
Мак опустил взгляд в ладони.
– Ты видишь, я все равно спросил.
Марибель тормошила рукой коробку от пиццы.
– Ты опоздал, Мак.
– Да как я мог опоздать, всего две недели прошло! О чем ты? И кстати, что тут делал Крендалл?
– Я ему нравлюсь, – ответила Марибель. – И даже больше, он меня любит, не побоюсь этого слова.
– Отлично! А ты для него не старовата?
Она фыркнула:
– Не тебе судить.
– Значит, ты запала на «Мистера Ноябрь»?
– Я не знаю, что происходит, Мак, – произнесла Марибель. Теперь в ее голосе сквозила печаль – не осталось ни злобы, ни сарказма. – Наверное, мне придется уехать.
– Почему?
– Для меня здесь все кончено. Я попыталась прижиться – не вышло. Шесть лет назад я влюбилась и решила остаться. Но это был летний роман, и не больше. Роман потому и манит, что не вечен. – Она стрельнула в него синими глазами. – И знаешь что? Наше с тобой лето закончилось.
