– Что? – спросил Мак. Он сидел голый, в одних боксерах. Простой работяга, каким и был десяток лет назад. Загорелая шея, белый торс. – Что ты сейчас сказала?
– Ты по-прежнему любишь Андреа Крейн? Ответь, мне надо знать.
– Не пори чушь! Я целое состояние выложил за кольцо с бриллиантом, и ты смеешь во мне сомневаться? Что на тебя нашло?
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Да не буду я отвечать на твои идиотские вопросы! – взвился Мак. – Я предложил тебе выйти замуж, и ты согласилась. Ты получила кольцо. С чего вдруг я сделал тебе предложение, если все еще люблю Андреа?
Это было как нож в сердце. «Все еще» означало одно: он действительно любил ее раньше.
– Ты не ответил. Ты не сказал ничего конкретно, все крутишь вокруг да около.
– Что ты мелешь-то? – заорал Мак, вскочив с места. Пот валил с него градом. Дома было как в парилке. Марибель сделала глубокий вдох и постаралась припомнить названия книг, наводящие на мысли о прохладе. Как там?… В голове крутился лишь «Ледяной урожай». Вот итог ее усилий.
О дверную сетку бились мотыльки. Теперь из-за жары еще и дверь не закроешь, вовек не избавиться от мерзкого шороха.
– Ты хочешь жениться на Андреа?
Голубые глаза Мака вспыхнули адским пламенем.
– Да не хочу я ни на ком жениться!
Повисла тишина. Они молчали лишь миг, однако этого было достаточно, чтобы Мак осознал ошибку. Ляпнул же сдуру!
– Кроме тебя, – поспешно добавил он.
Поздно. Тот неловкий миг тишины решил все. Мак проговорился. Нелепый крошечный миг молчания выдал его с головой. «Не хочу ни на ком жениться».
Он двинулся к Марибель, остывая на ходу, точно заглушенный мотор, и обнял ее, нежно, словно боялся смять.
– Я не хочу жениться ни на ком, кроме тебя.
Что бы он сейчас ни говорил, это ничегошеньки не меняло. На секунду, на мерцающий миг истина вырвалась на свободу, не ускользнув от внимания Марибель. Да, все это время она была права: ее суженый не хочет жениться.
– Ну ты что, расстроилась? – спросил Мак, поцеловав ее в лоб.
Марибель отстранилась.
– Прости, жара доконала, – шепнула она и ушла в спальню.
Бросилась ниц на кровать и разревелась. Не создана она для любви, чего-то в ней не хватает. Способности здесь нужны, как у художника или пианиста. Как видно, она пошла в мать. Не наделил господь талантом. Вот Марибель и привыкла вцепиться мертвой хваткой и жать, жать. Упорно, стиснув зубы и упершись каблуками, биться лбом в стену, пока она не подастся.
От горючих слез стало прохладнее. Так Марибель и заснула, с больной головой и саднящим сердцем.
Сесили сидела в кабинете отца, когда тот нашел в своих бумагах непоправимую ошибку. На пляж она не пошла – раскаленный песок обжигал ноги до волдырей. Жара избавила ее от необходимости болтать и любезничать с гостями, однако, по настоянию отца, ей пришлось работать с ним в кабинете, чтобы лучше понять, «как тут все вертится». Человек не вечен, добавил отец, и возможно, ей придется вступить в права раньше, чем она полагала.
Билл развернулся в кресле.
– Уму непостижимо, – пробормотал он. Поворошил бумаги, провел пальцами по одной странице, по другой, отер лоб платком. – Перегрелся, что ли… Такого со мной еще не бывало. Ни разу за двадцать лет!
– Что там? – забеспокоилась Сесили. Для Рио девяноста семь градусов – обычная вещь. Очень скоро она будет потеть в постели подле Габриеля. Осталось собрать пятьсот долларов и – здравствуй, свобода! Выпорхнет как птичка из клетки. Отец позвонил в университет, попытался отозвать ее заявление – не вышло. Теперь родители надумали отправить ее в Аспен, чтобы кататься там с ней на лыжах и обучать тонкостям семейного ремесла. Похоже, они ослепли, оглохли и отупели разом. – Так что у тебя стряслось? – нетерпеливо повторила она.
– Я забронировал один номер на двух разных клиентов, – констатировал отец. – И получил два письма с подтверждением. Семейство Риз с детьми с двадцать четвертого по двадцать седьмое и миссис Джейн Хесситер в тех же числах на тот же номер.
Сесили откинулась в кресле.
– Ну, пересели кого-нибудь.
Билл открыл журнал регистрации. Весь месяц был выделен ярко-зеленым маркером.
– Свободных мест нет.
Вот так миссис Хесситер и занесло в хозяйский особняк в самый разгар жары. Конечно, сначала Сесили с отцом попытались что-то предпринять. Обзванивали гостиницы и хостелы – безрезультатно. На целом острове не нашлось ни одной комнаты для одинокой вдовы. Отец молился, чтобы ну хоть кто-нибудь позвонил и отменил бронь, но телефон молчал. Тереза утешала его как могла.
– Можно поселить эту даму у нас, – вдруг сказала Сесили. – Здесь же есть лишняя комната. Вы что, забыли?
«Лишняя комната» располагалась на первом этаже со стороны фасада. Оттуда открывался вид на парковку перед отелем и пляж. Там была даже своя ванная. Правда, за все восемнадцать лет, что Сесили прожила на свете, ни одна живая душа долго в той комнате не находилась. Это место ждало братишку Сесили, В. Т., которому не довелось выйти за порог больницы. Ребенок появился на свет без признаков жизни. Убитые горем родители оставили все как есть, и с той поры там обитал его дух. Маленький дух мертворожденного сына.
– Что-то не нравится мне эта идея, – пробормотал Билл.
Сесили закатила глаза. Предки мыслили нереально шаблонно.
– Ты сделал ошибку, Билл, – втолковывала Тереза. – Миссис Хесситер уже в пути. На острове нет ни одного свободного угла. Что делать? Мы должны как-то выйти из положения.
– Да ладно, пап, все будет нормально, – успокоила Сесили.
Предки, ошалев, на нее уставились, как будто она вдруг стала чесать на португальском, – впервые после Дня независимости она сказала им доброе слово.
Билл с облегчением вздохнул и расслабился в кресле.
– Надеюсь, ты права, – устало пробормотал он.
Когда Джейн Хесситер вошла в вестибюль, Сесили стояла у стойки администратора, непринужденно болтая с Лав. В отель приезжали постояльцы разных сортов и мастей, но всех их объединяло одно: они были состоятельными людьми. Их выдавали дорогие часы, итальянская обувь и стильные прически. Джейн Хесситер являла собой редкое исключение.
Новая постоялица напомнила Сесили женщину, которая наводила порядок в ее студенческом общежитии.
Гостья не вошла, а прошмыгнула – точь-в-точь как та уборщица, словно попала сюда по ошибке и здесь ей не место. Она подходила ближе, и Сесили присмотрелась: блестящие сероватые завитки, водянистые глаза, и… О, ужас! Перед ней стояла та самая прислуга, что драила полы общаги в Мидлсексе. Уборщица и надзиратель в одном флаконе теперь оказалась вдруг в их роскошном отеле. Да-да, Джейн. Ее так и звали. «Доброе утро, Джейн», – здоровалась Сесили, когда та махала в коридоре разлапистым веником. «Спасибо, Джейн», – когда она отдраивала ванную и опустошала мусорную корзину. Соседки по этажу привозили ей подарки на Рождество: кто веночек из шелковых цветов, кто подписку на «Ридерс дайджест».
