– А с чего ты взял, что у меня? – спросила она. Сердце стучало как безумное, так глухо и тяжко, как у испуганного человека, бегущего в пустом переулке. – Тебе Мак сказал, что он здесь?
– Он попросил вчера Джема заглянуть к тебе. Тот, видимо, не поехал… Что ж, это к лучшему. Не слишком-то хорошая вчера была погодка. Ладно, я тогда ему домой позвоню.
– Не надо, – проговорила Мари. – Он здесь.
– Правда?
– Да. А что ты хотел?
Ванс замялся:
– Надо приехать и поработать.
– Я передам. Пошлю его сразу, как только проснется.
– Ну, пока, – пробормотал Ванс, словно ничуть не удивился, хотя голос выдал его с головой. – Спасибо, Марибель.
– Да пустяки, – поспешно заверила та.
Она положила трубку и вышла на порог, чтобы оценить масштабы катастрофы. По двору будто смерч прошелся. Деревья стояли ободранные, землю завалило всяким хламом. На клумбе лежала огромная ветка, помяв прекрасные циннии и бальзамины. Газон превратился в бескрайнюю лужу. Зато светило теплое солнце, приятно лаская босые ноги и голую кожу рук.
Марибель прикрыла за собой дверь и вернулась в спальню. Джем уже проснулся и сидел на кровати. На голове у него был шурум-бурум, на щеке алел след от подушки.
– Кто звонил?
Приложив палец к его губам, Марибель присмотрела местечко чуть ниже ключицы и прильнула к нему в поцелуе. Им все равно перемоют все кости, так пусть хотя бы будет повод.
Они были вдвоем, телефон надрывался. Джем даже не замечал, с головой погрузившись в процесс. Целовал ее, гладил. Он был молод, силен и пылок, а главное – любил и вновь и вновь повторял: «Я люблю тебя, Марибель. Люблю». Кончив, он вскрикнул. Его переполняли восторги, и Марибель прекрасно знала, что он сейчас испытывает. Когда любишь, ты расцветаешь, будто цветок, и каждый твой лепесток трепещет в едином порыве: люблю.
Джем прижал ее к себе и поцеловал в волосы.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Калифорнию.
– Джем…
– Нет, правда. Очень хочу. Помнишь, я тебя спрашивал, когда приходил на ужин?
– Помню, – ответила она. Вновь звонил телефон, а потом еще и еще, но Джем его словно не слышал. – Что-то меня туда особенно не тянет, в Калифорнию.
– А куда тянет? – спросил Джем. – Ты скажи, и мы поедем.
Марибель улыбнулась.
– В Унадиллу, – сказала она. Очень хотелось увидеться с матерью. Чтобы обняться и посидеть вдвоем.
– В Унадиллу так в Унадиллу, решено.
Как же просто, оказывается, быть любимой. Вот так, без всяких оговорок и условий, слепо и преданно. Джем дал ей то, что она недополучила от отца.
Джем пошел в душ. В это время опять позвонили, и Марибель подняла трубку. «Все, я решила, – подумала она. – И кто бы там ни был, он должен об этом знать».
– Алле?
– Мари?
Да, голос Мака, исполненный тоски. Он, кажется, плакал.
– Что такое? – Ей стало тревожно. Мак всхлипывал. Она недоверчиво прищурилась. Неужели из-за нее? – Мак, что происходит?
– Лейси умерла.
Зазвенело в ушах, как в колодце, куда бросают монетки на счастье.
– Умерла… – повторила она. Лейси больше нет. – Боже мой, Мак. Как жаль, мне очень-очень жаль.
Он зарыдал так, как никогда не стал бы рыдать из-за нее.
– Она была моим лучшим другом…
– Да, Мак, да, – повторяла Марибель, а сердце кольнула обида. Лейси Гарднер досталась роль лучшего друга, в то время как Марибель отчаянно примеряла на себя роль жены, упустив из виду самое важное. Мак плакал, она тихо говорила в трубку, пытаясь его утешить и поражаясь чудному свойству своей любви. Раздавишь ее – все, кажется, сгинула без остатка, а стоит чуть-чуть отпустить, как она упрямо поднимает голову и вновь кричит о себе во все горло. Ей очень хотелось сказать: «Мак, не горюй, я буду тебе новым другом». Впрочем, поздно. Их привычный мир разрушался на глазах.
Билл мог благодарить небеса за такую жену. У Терезы был особый дар – помогать страждущим. Едва она возвратилась в отель с гостями, как прибежал Мак и стал стучать в дверь. Вести у него были куда как недобрые: умерла их давняя клиентка и друг.
Тереза завела Мака в дом, налила воды и, взяв за руку, усадила на диван. Поплакала с ним и сказала:
– Лейси сейчас там, где она и хотела быть. Рядом с мужем.
– А если это чушь? – вспылил Мак. – Если нет ничего там, на небе?
Билл прислушался – ему хотелось узнать, что ответит Тереза. Порой, когда прихватывало сердце, он и сам задавался подобным вопросом: есть ли жизнь после смерти? Ответа не давал никто. Никто, даже Фрост. Билл верил в какой-то высший смысл, предназначение. Вот взять Лейси. Вчера была, сегодня ее уже нет. Почему? Какова причина?
Тереза держала ответ.
– Нам остается надежда. Когда придет мой черед и я буду лежать на смертном одре, знаешь, что я буду делать? Всем сердцем верить. А потом уйду. Надеюсь, что попаду в другое место, такое же благодатное.
У Билла задрожали пальцы. В жене он души не чаял, и, когда настанет его черед, он тоже будет уповать на то, что смерть их не разлучит.
Тереза послала за гробовщиком и лично прибрала домик Лейси. Нашла завещание, позвонила в газету и заказала некролог. Потом связалась с отцом Экерли в церкви Святой Марии и договорилась о церемонии. Прощание назначили на пятницу.
В ту ночь, лежа в постели, Тереза сообщила Биллу:
– Я прочла распоряжение Лейси, прежде чем нести его адвокату. Она завещала свой домик Маку.
– Правда?
– А ты считал, она поступит иначе?
– Да я и не задумывался, – ответил Билл. По правде говоря, Лейси вечно возилась с Маком и всеми остальными, кто хоть когда-нибудь испытывал душевный дискомфорт – с Вансом, Джемом и Лав, – при этом ни разу не поинтересовавшись, что творится на душе у Билла. А ведь он был знаком с Лейси Гарднер куда дольше остальных. Он повстречался с ней еще восьмилетним мальчишкой, надутым и вспыльчивым сорванцом. Лейси и Максимилиан после окончания войны каждый сезон проводили на пляже. Лейси здоровалась с пареньком за руку и спрашивала: «Как поживаешь?» Билл же стоял молча и надменно, скрестив руки на груди. Однажды эта дамочка пообещала упрямцу два пенни, если тот улыбнется. «Ну уж нет, – отрезал он. – Я не улыбаюсь за деньги». Билл отчетливо помнил, какой была Лейси Гарднер в молодости: светлый шиньон, тонкая талия. Она запрокидывала голову и заходилась звонким смехом, промокая уголки глаз кружевным платком. Она еще много лет вспоминала эту фразу: «Я не улыбаюсь за деньги». У них была своя личная шутка на этот счет, собственный прикол. Мальчишка хотел сказать, что привязанность не покупают; ее надо заслужить. И Лейси Гарднер ее заслужила.
