– Ты чего, приятель? – спросил Люка один из посетителей и хитро прищурился. – Ждешь, пока оно заговорит? – Он рассмеялся собственной шутке и заказал себе громадную кружку пива. Пена выплеснулась через край, и бармен вытер стойку длинным полотенцем. – Спасибо, Норм, – кивнул седовласый мужчина с широким обветренным лицом и представился Люку: – Меня Морис Филд зовут. Можно просто Морис.
– Люк Рэйвенс, – ответил тот.
– Ну, за знакомство, приятель! – воскликнул Морис и, жадно припав к кружке, одним глотком опустошил ее на треть.
Люк сделал осторожный глоток. Новый знакомый с довольным вздохом оторвался от пива, утер губы и заявил:
– А ты, значит, лягушатник?
От неожиданности Люк едва не поперхнулся.
– Лягушатник? – недоуменно переспросил он.
– А то! Симпатичный француз с английской красавицей-женой. Про вас все в гостинице говорят.
– Да, это я, – улыбнулся Люк. – А почему лягушатник?
– Так вы же их едите, лягушек этих, – объяснил Морис.
Люк расхохотался.
– Иногда едим, – кивнул он. – Santé, за твое здоровье.
– Как скажешь, – ухмыльнулся Морис. – Давай, пей до дна. – Он снова прильнул к кружке и отхлебнул еще треть. – Ты тут что делаешь? Гидроэлектростанцию строишь?
– Нет, мы из Англии уехали, чтобы здесь начать новую жизнь.
– А что со старой не так? Или натворил чего? – Морис хитро подмигнул собеседнику.
Люк знал, что англичане считали французов ловеласами и прожигателями жизни. Его приятели на маяке все время над ним подшучивали, поэтому сейчас он решил быть откровенным, понимая, что Морис сообщит все своим знакомым.
– Жене в войну непросто пришлось, – начал Люк. – Она работала на английскую разведку во Франции.
– Да ладно! – воскликнул Морис, толкая его в бок. – Твоя жена – разведчица? Такая кроха!
– Да, – кивнул Люк. – Эту кроху забросили на юг Франции, оттуда ей помогли перебраться в Париж… Там мы и встретились, я ее через горы зимой провел. Ну, я был бойцом Сопротивления, слыхали про таких?
– Ага, – кивнул Морис и опустошил кружку.
– Еще по одной? – предложил Люк.
– Нет, спасибо, – отказался Морис. – Печень уже не та, я жене обещал больше одной не потреблять. – Он потянулся за широкополой шляпой, лежавшей на стойке. – А зачем вы сюда приехали? Надо же, бравый участник Сопротивления и английская шпионка! С ума сойти, кому скажешь – не поверят.
Люк нерешительно пожал плечами.
– Понимаете, я до войны в Провансе лаванду выращивал.
– Правда? А я думал, ты тореадор какой-нибудь…
– Это испанцы, – рассмеялся Люк.
– А какая разница! Сам-то я нигде не был. Первую мировую пропустил по малости лет, а для Второй стар стал. Пришлось дома отсиживаться, за порядком следить. Так, говоришь, лаванду растил?
– Да. Вот, опять мечтаю заняться…
– Молодец, отдал долг родине. Мой сын в сорок третьем погиб, тебе ровесник. Сейчас бы к новому футбольному сезону готовился, – вздохнул Морис. – Хороший был парень, наш Дэйви. Тоже родине помог, – задумчиво произнес он, помолчал и откашлялся. – Вот я и говорю, молодец ты, Люк. Удачи тебе. Дети есть?
– Сын, Гарри, еще совсем маленький.
– И то славно. Ты его правильно воспитай, чтоб вырос настоящим австралийцем, за «Демонов» болел, пиво пил, и все будет хорошо. – Он хмыкнул. – А ты цветочки расти.
– Лаванду растить – хорошее дело, прибыльное, – усмехнулся Люк.
– Ха, это и вовсе замечательно. Глядишь, прославишь Тасманию. Тебе надо поговорить с ребятами в Лилидейле. Это на северо-востоке.
– А что там, в Лилидейле? – спросил Люк.
– Они лаванду растят на продажу. Всякое другое тоже, но лаванда у них отменная, скажу я тебе. Съезди к ним, поговори, может, чего посоветуют.
Сердце Люка восторженно забилось.
– Далеко до Лилидейла?
– Миль семнадцать или около того. До Скоттсдейла поезд ходит, через Набоулу, там лесопилки. А оттуда до Лилидейла рукой подать. – Морис кивнул, пожал руку своему новому знакомому и подмигнул: – Ну, до встречи, Рэйвенс.
* * *
Люк с увлечением рассказал Лизетте о Лилидейле и не мог остановиться даже в кинотеатре. Рано утром в понедельник он поцеловал спящего сына и еще раз напомнил жене разузнать, можно ли купить ферму неподалеку от Лилидейла.
– Да не волнуйся ты так, – сказала Лизетта. – Все будет хорошо.
– А я и не волнуюсь. Работал на стройке, дело знакомое.
Однако, придя на строительную площадку, Люк ощутил напряжение, разлитое в воздухе. Поначалу его отправили на монотонную работу, которую он выполнял в одиночестве, но как только строители собрались на перекур, Люк ощутил на себе пристальные, подозрительные взгляды. Сидя поодаль от остальных, он пил из кружки растворимый кофе. Строители предпочитали крепкий чай. Через несколько минут один из рабочих подошел к нему и спросил:
– Рэйвенс, а что у тебя за фамилия такая?
– Какая есть, – попытался отшутиться Люк.
Рабочие с интересом уставились на него.
– Похожа на немецкую, – презрительно заметил один из них.
– Я француз, – ровным голосом ответил Люк, разглядывая подошедшего к нему великана в запыленных черных шортах и рубахе с обрезанными рукавами. На мощных татуированных руках бугрились мускулы, загорелые дочерна скулы покрывала многодневная щетина.
На строительной площадке воцарилась напряженная тишина.
– Мы все от проклятых нацистов пострадали, – заявил кто-то из рабочих.
– А при чем тут нацисты? Я родился и вырос на юге Франции, – сказал Люк и начал расстегивать рубаху, взмокшую на жаре. – В войну ушел с бойцами Сопротивления в горы, помогал разведчикам союзников переправляться через Альпы. Особенно англичанам. – Он встал и собрался уходить.
– Все знают, что французы – трусы, они с оккупантами сотрудничали, – не унимался строитель.
Его приятели оживленно зашептались.
Это замечание ранило Люка до глубины души, однако он не подал виду и решил раз и навсегда покончить с подозрениями.
– Да, некоторые сотрудничали. Но очень немногие. Остальные смело восставали против врагов. Все, даже женщины и дети. – Он с трудом сдерживал гнев. – Ваши жены были здесь, в безопасности, вы войны не знали. А мы жили в оккупации, нам приходилось работать на немцев или умирать с голоду. Нас отправляли в Германию, заставляли заниматься подневольным трудом, посылали на Восточный фронт…
– Австралийцы воевали на стороне союзных войск, – перебил его кто-то.
– Я же не называю вас трусами. Знаете, сколько французов погибло, помогая союзникам? Всю мою семью нацисты уничтожили – бабушку, родителей, трех сестер. Младшей всего четырнадцать было. Их газом потравили в концентрационном лагере! – Он запнулся, с трудом сдерживая слезы. – Вот вы тут все приятели, да? Мои самые близкие друзья погибли в застенках гестапо. Одного расстреляли у меня на глазах, вывели на площадь и пустили пулю в голову, без суда и следствия. А старого друга нашей семьи пытали, но он меня не выдал. Меня заставили его застрелить, и он с благодарностью принял смерть. Если бы в пистолете была еще одна пуля, я бы убил мерзавца, который поставил меня перед жутким выбором: отправить старика на новые мучения или лишить его жизни своими руками. – Люк сдернул с плеч насквозь промокшую рубаху и утер залитое потом лицо. – Alors, satisfait?
[6]
– гневно спросил он.
