В ресторане, куда во время оккупации местных жителей не пускали, Дженни и Люк присели в баре. К ним подошел официант.
– Bonsoir, mademoiselle, monsier
[15]
, – поздоровался он и осведомился: – Вы на ужин?
– Да, – кивнул Люк. – У нас заказан столик на семь часов вечера.
– Позвольте предложить вам аперитив, мсье?
– Если можно, приготовьте для моей спутницы элегантный безалкогольный коктейль, – попросил Люк.
– Я поговорю с барменом, – с готовностью отозвался официант. – А вам?
– «Гимлет», будьте добры.
Официант кивнул, поставил на столик вазочку с солеными орешками и отошел к бару.
– Ой, что это? – спросила Дженни.
– Фисташки, – ответил Люк. – С них надо снять скорлупку, они очень вкусные, попробуй.
Дженни осторожно взяла зеленоватый орех, прожевала и заявила, что вкуснее не бывает.
Официант поставил перед Дженни конусообразную рюмку, наполненную розоватой шипучей жидкостью со спиралью лаймовой цедры.
– Это коктейль «Дейзи», только без водки, – пояснил он. – Лимонад, сироп гренадин и лаймовый сок. Надеюсь, вам придется по вкусу.
Дженни восхищенно улыбнулась, разглядывая ободок рюмки, покрытый кристалликами сахара.
– И ваш «Гимлет», мсье, – сказал официант, ставя на столик коктейль Люка.
Когда официант отошел, Люк поднял бокал.
– За вас, мадемуазель Женни. Добро пожаловать в Париж.
Они чокнулись, и Дженни заявила, что ее коктейль – «само совершенство».
– Вы с мамой сюда ходили? – спросила она.
Люк покачал головой и объяснил, что во время оккупации в отеле жили представители нацистского командования, и простым жителям сюда приходить запрещалось. Впрочем, он дал себе слово, что не будет ничего скрывать от дочери, а потому продолжил:
– Однажды маму пригласил сюда на ужин немецкий полковник.
– Ой, мы с Гарри знали, что мама во время войны была разведчицей, но вы нам никогда про это ничего не рассказывали.
– Понимаешь, время было очень трудное, про него даже вспоминать не хочется. Ты не представляешь, каково это, когда смерть поджидает на каждом шагу. Впрочем, твоей маме храбрости было не занимать.
– А расскажи, как вы встретились, – попросила Дженни.
– Ты же знаешь, – ответил Люк и сделал глоток «Гимлета».
– Я знаю то, что мне рассказывала мама, а теперь расскажи ты.
Вздохнув, он решил поведать дочери о встрече с Лизеттой в 1943 году.
– Стоял холодный осенний вечер, почти такой, как сегодня…
Рассказ занял не только время, отведенное на аперитив, но и большую часть роскошного ужина. Люк, не вдаваясь в подробности, заговорил об отношениях между Килианом и Лизеттой.
– Ох, папочка, как же тебе плохо было! Ты наверняка ревновал! – воскликнула Дженни.
– Конечно. Вдобавок, мне пришлось весь вечер просидеть на морозе, в машине, пока они ужинали, а потом развозить их по домам. Притворяться было непросто, – ответил Люк, надеясь, что дочь не станет расспрашивать его дальше.
К ним подошел метрдотель.
– Большое спасибо, все было очень вкусно, – сказал Люк, вздыхая от облегчения. – Передайте наши комплименты шеф-повару.
– Пальчики оближешь! – закивала Дженни.
– Позвольте предложить вам десерт? – с улыбкой спросил метрдотель.
– Нет, спасибо, – рассудительно заявила Дженни. – Мне надо о фигуре заботиться.
Люк с трудом сдержал улыбку, уж очень по-взрослому вела себя дочь.
– Кофе? – предложил метрдотель.
– Да, конечно, – кивнул Люк.
– А вам, мадемуазель?
– Черный кофе, – решительно произнесла Дженни и, дождавшись ухода метрдотеля, пояснила отцу: – Пап, все дети во Франции пьют кофе с юных лет, а вино – с самого рождения. Так мама говорила.
– Мама, как всегда, несколько преувеличивала. Детям кофеин вреден.
– А как же чай? – возразила Дженни. – В нем кофеина еще больше, а я его литрами пью.
– С тобой не поспоришь, – обреченно вздохнул Люк.
Дженни задорно улыбнулась в ответ.
Сытые и довольные они вышли из ресторана, и Люк предложил:
– Пройдемся? Или ты устала?
– Нет, я днем выспалась. Давай погуляем.
Взявшись за руки, они двинулись по улице мимо отеля, в бар которого часто приходил Эрнест Хемингуэй.
– Завтра мы с тобой пойдем в Тюильри, доберемся до Лувра, а потом сходим на Левый берег, погуляем по Сен-Жермену и Люксембургскому саду, – сказал Люк.
Едва они вышли на рю Камбон, как Дженни остановилась и воскликнула:
– Ах, папочка!
Люк встревоженно обернулся.
– Смотри, «Шанель», – благоговейно пролепетала девочка и, перебежав дорогу, прильнула носом к витрине, заставленной рядами прямоугольных флаконов.
Люк вспомнил, что именно здесь Коко Шанель открыла свой первый бутик, и смущенно усмехнулся: «Похоже, не выйдет у меня «ни за что на свете»…». Дженни глядела на витрину «Шанель» с тем же восторгом, с каким Холли Голайтли рассматривала витрину Тиффани. Оторвать дочь от окна Люку удалось, только дав обещание, что они обязательно вернутся сюда в часы работы магазина.
Путь к «Гранд-отелю» лежал по рю Риволи, мимо отеля «Крийон».
– Погляди, это следы пуль, оставшиеся после освобождения Парижа, – заметил Люк, вспоминая ожесточенные бои на улицах города.
– Ага, – кивнула Дженни и тут же спросила: – А на Эйфелеву башню пойдем?
– Обязательно, – согласился Люк. – Знаешь, парижане нарочно поломали лифт, чтобы Гитлеру пришлось пешком идти до смотровой площадки. К счастью, он решил не подниматься на башню.
– Здорово!
– В сороковые годы Париж выглядел совсем иначе: повсюду указатели на немецком, флаги со свастикой. Жители голодали, вместо садовых клумб разбивали огороды, выращивали овощи, – задумчиво произнес Люк, разглядывая щербины в стенах отеля «Крийон».
Они миновали рю Риволи и вышли на площадь Согласия. Люк подвел дочь к церкви Мадлен с монументальным портиком, украшенным стройными колоннами.
– В честь этой церкви названы знаменитые пирожные. А во время оккупации здесь висела огромная фотография Гитлера.
– Пап, а можно я постригусь? Коротко? – неуверенно спросила Дженни.
– Ни в коем случае, – строго ответил он и едва заметно улыбнулся: судя по всему, для девочки ужасы нацистской оккупации казались историей древнего мира.
