– Папа, мы ее найдем. Обязательно.
«Рано или поздно случится так, что НЕ найдем», – добавил голосок в моей голове.
– Ладно, давай думать, – сказала я. Противно, что это мне приходится вести себя как взрослой, причем не только с мамой (что уже само по себе плохо), но и с отцом. – Дома смотрел?
– Да.
– В каждой комнате?
Он наградил меня испепеляющим взглядом.
– Пап, извини. Конечно, в каждой… Давай разделимся. Ты пройдешь по улице, а если ее там не будет, проверишь ту тропинку в лесу, где она любит гулять. Хорошо?
Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.
– Эмма, прости…
Я обняла его.
– Ты не виноват. Ты не можешь следить за ней двадцать четыре часа в сутки. Это нереально.
В его глазах горела стальная решимость – отец был со мной категорически не согласен. Впрочем, сейчас не место и не время продолжать давний спор.
– А я пока проверю школу, – сказала, поворачиваясь, и добавила через плечо: – Если ее там нет, позвоню, и мы подумаем, куда еще она могла пойти.
– В полицию пока лучше не звонить?
Я покачала головой.
– Рано. И получаса не прошло. Сперва сами все проверим.
Я бросилась к машине. В полицию будем звонить лишь в крайнем случае, и до этого, надеюсь, не дойдет. Хотя бы сегодня. Хотя однажды неминуемо настанет день, когда мама не найдется, растерянно бродящая по улицам неподалеку от дома. Это вопрос времени.
Не думала, что неторопливо ехать в сторону школы будет так сложно. Мне хотелось утопить педаль газа в пол, чтобы добраться как можно быстрее, но по прежнему опыту я знала: нужно внимательно смотреть на дорогу и на тротуары и даже заглядывать во дворики домов, выстроившихся по обе стороны улицы. Прошлый раз мы нашли ее в чужом саду – сидящую на детских качелях. Она даже не поняла, как сильно нас напугала. Но тогда со мной поехал Ричард; вдвоем было гораздо проще высматривать маму в переплетениях живых изгородей.
Убедившись – насколько это было возможно, – что в чужих дворах ее нет, я свернула налево, на главную дорогу, и направилась к месту, куда маму тянуло, словно магнитом. Меня обогнал фургон, окатив лобовое стекло потоками мутной воды, и я вздрогнула. Это мой худший кошмар – что когда-нибудь ее собьет машина. Мама медленно теряла память, а вместе с ней свою личность. Вдруг эта болезнь отнимает и инстинкт самосохранения? Как глубоко нужно затеряться в себе, чтобы однажды выйти на дорогу перед мчащимся автомобилем?
Страх, который я не показывала отцу, медленно накрывал меня с головой. Я тоже, как и он, злилась – правда, не на него. Он-то не виноват, он заботился о маме так, как не смог бы никто другой. Нет, я злилась – да что там, была в ярости – на саму себя. Последнее время я думала о своих проблемах, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. О подобных «эпизодах» всегда предупреждали определенные симптомы. Мама становилась более покладистой, или наоборот, рассеянной и нервной. В общем, любая заметная перемена в ее поведении означала, что нам стоит держаться настороже. Но тут эта авария, смерть Эми, тревога за Ричарда и странные чувства к Джеку, которые я пыталась игнорировать… Все это отвлекло от самого главного. И вот что вышло! Пора просыпаться. Только молю Господа, чтобы не было слишком поздно. Нельзя зацикливаться на вещах, которые все равно не изменить. Мама – вот что реально. Вот зачем я вернулась в Хэллингфорд.
Заехав на огромную парковку перед школой, я шумно выдохнула. Сбросила скорость и вытащила из кармана мобильник.
– Папа, она здесь. Я ее нашла.
В трубке повисло молчание – отец пытался совладать с нервами. Когда он наконец заговорил, голос у него оказался непривычно хриплым.
– Слава богу! Вези ее домой. И, Эмма… ты там поосторожнее на дороге…
Медленно, со скоростью улитки, чтобы не напугать маму, я подъехала к зданию, где располагалась кафедра искусств. Дождь лил с прежней силой, а куртку мама, конечно, не надела. Я взяла с заднего сиденья плед.
Мама повернулась, и самые последние шаги я проделала с нарочито безразличным видом. Правила этой игры были знакомы.
– Привет, мам. Что делаешь?
Увы, мне не удалось сохранить спокойное лицо, когда я взглянула ей на ноги и увидела, что она в тех розовых пушистых тапочках, которые я подарила на Рождество. Теперь они промокли, свалялись и больше походили на двух дохлых крашеных кошек. Я чуть не разрыдалась – не из-за болезни Альцгеймера, которая забрала у меня родного человека, а из-за пары дурацких испорченных тапочек… Я сердито смахнула рукавом слезы, надеясь, что мама решит, будто я стираю капли дождя.
– Эмма, я потеряла ключи, – пояснила она, показывая перевернутую сумочку, содержимое которой было разбросано по земле на метр вокруг.
Опустившись на корточки, я принялась собирать вещи, которые мама носила в сумочке: кошелек (без денег, потому что по магазинам в одиночку она не ходила), бумажник, полный кредиток (заблокированных на тот случай, если она решит ими воспользоваться), флакон ее любимых духов (навевавших воспоминания о детстве и ее объятиях) и еще с десяток подобных мелочей. Я запихала все в мокрую сумку. Единственное, чего здесь не было, – ключей, которые искала мама, ключей от ее кабинета. Потому что их забрали три года назад, когда сначала ей пришлось уйти с поста заведующей кафедрой искусств, а затем и вовсе бросить преподавание из-за болезни, развивавшейся с каждым днем. Мама уже давно здесь не работала. Но иногда об этом забывала.
К счастью, впереди пасхальные выходные, а значит, будет время хорошенько все обдумать и расставить приоритеты. На первом месте должна стоять мама, которой я слишком пренебрегала. Когда следующим утром мы с отцом встретились на кухне, темные круги под глазами выдали, что мы оба совершенно не спали в ту ночь. Пока мама была в ванной, я попыталась снова поднять старую тему, но отец в свойственной ему манере отмахнулся.
– Ты же видишь, так не может больше продолжаться, – осторожно начала я, убедившись, что мама нас не слышит.
В глазах отца горело опасное упрямство. Вот от кого я унаследовала характер. Мама не уставала это повторять – пока не потеряла ключ от сокровищницы своей памяти.
– Эмма, закроем тему! Я не намерен отправлять твою маму в приют. Только через мой труп.
– Никто и не предлагает! Есть другие варианты – сиделки, нянечки, дневной стационар, в конце концов. Ты не можешь ухаживать за ней один. Не ставь перед собой невыполнимые задачи. Я знаю, ты пытаешься ее защитить… но ты ведь рискуешь собственным здоровьем. Я волнуюсь. Что, если ты снова сляжешь?
Мы оба вспомнили о событиях годичной давности. Тех самых, которые вынудили меня вернуться. Я видела перед собой его серое лицо, шнуры капельниц и провода от мониторов. В ожидании вердикта врачей прошла целая вечность. Мы боялись, у папы сердечный приступ. К счастью, это оказалась простуда, давшая осложнения из-за стресса. Всего лишь простуда… В следующий раз могло обернуться куда хуже.
