Черчилль проинструктировал Герберта Сэмюэла, верховного комиссара Палестины, ограничить свою ответственность землями к западу от Иордана, где будут селиться евреи, и дал ему еврейские войска для защиты данной территории. Гертруда считала, что это прямой путь к катастрофе. Она соглашалась с комментариями сэра Уиндэма Дидса, идеалистического сиониста, который не мог скрыть своей тревоги по поводу принятых решений о Палестине. В частном разговоре Дидс как-то выпалил: «Есть у нас политика? Наше правительство знает, что делает? Если спросить мистера Черчилля, как он себе представляет положение в этих арабских странах через двадцать лет, может он вам дать хоть самый туманный ответ? Он не знает, и он не думает. В том, что мы делаем, нет никакой координированности».
Гертруда была откровенна в своей оппозиции сионизму с начала и до конца. Она писала Домнулу: «Французы в Сирии и сионизм в Палестине создают неодолимый барьер для того, чтобы действовать с арабами честно. Честная политика, возможно, только у нас в Месопотамии… Тупик в Палестине очень заметно отличается от того, в который уперлись в Сирии: выход совершенно очевиден, а именно – бросить сионистскую политику».
В своих предсказаниях она оказалась права. Уже в июле 1922 года арабы откажутся признавать декларацию Бальфура, отвергнут палестинский мандат, выданный Британии Лигой Наций, и начнется истребление евреев в поселениях арабскими толпами.
Когда конференция закончилась, к Гертруде на несколько дней приехал ее отец. Как и Черчилль, он хотел поговорить о финансах. Империя ее деда была на грани краха. Стоимость акций компании «Дорман Лонг», в которой сэр Хью и сэр Артур Дорман владели большей частью капитала, начала падать. Чтобы поднять цену акций, они стали их скупать, но спад в компании от этого только ускорился. Гертруда впервые в жизни почувствовала, что также должна обратить мысли к теме денег. Ее собственные финансы, как всегда, находились на периферии ее интересов: жизнью ее была работа, а предметы роскоши не интересовали. И все же она почувствовала, что тоже должна чем-то пожертвовать. По возвращении в Багдад она вскоре так погрузилась в работу, что не смогла придумать ничего лучше экономии на перьях. Она написала Флоренс с просьбой прислать синего трикотина в достаточном количестве, чтобы Мари сшила ей платье для офиса, и еще попросила выслать для шляпника отрез на шляпку к платью, «украшенную красновато-коричневыми перьями, фазаньи подойдут… страусовы не надо, слишком дорого».
Перед тем как начать какие-то публичные действия для продвижения Фейсала, нужно было подождать, пока Черчилль проконсультируется с кабинетом и получит согласие правительства его величества на участие Фейсала в выборах. Период ожидания оказался короткими каникулами для багдадских британцев, находящихся в радостном настроении. Очень давно уже не слышали в офисе шуток, но сейчас снова зазвучал смех. Гертруда добавила замечание о шейхе, в числе других приглашенном на концерт, где музыкант – некто капитан Томас – исполнял «Патетическую сонату». «После концерта спросили, как ему понравилось. “Валахи! – ответил он. – Кош Дакка! (Видит Бог, отлично стучит!)”».
В этом антракте Гертруда была занята текущими дебатами о том, что надо будет сделать с Ктесифоном, наиболее известным местом раскопок в Ираке, чтобы спасти большую фасадную стену, которая начала заметно клониться наружу. Еще Гертруда виделась со своим другом Хаджи Наджи, огородником и садоводом из Аль-Каррады неподалеку от Багдада, ради чьего приятного общества она много раз ездила в деревню. «Хаджи Наджи… соль земли… необычная замена подруги, но лучшая, которую я могла найти». Они гуляли и сидели под абрикосами и шелковицами, которые как раз созревали, ели свежий салат. Иногда он приезжал к ней домой поговорить о политике или доставить корзину фруктов и овощей, накрытую букетом цветов. Этот садовод был твердым сторонником Британии и поддерживал правление эмира из шерифов. Его дружба с Гертрудой была ему одновременно и в помощь, и в тягость. Живя с семьей одиноко в селе, он до некоторой степени являлся привлекательной целью для национал-экстремистов и иногда должен был выставлять вокруг дома по ночам охрану. Гертруда неофициально использовала его как свои глаза и уши вне города. Позже, когда эмир прибыл в Басру, она представила старика Кинахану Корнуоллису, который был назначен помощником Фейсала, и Хаджи Наджи со своей партией устроили Фейсалу встречу.
Через три месяца после каирской конференции каникулы закончились, и события понеслись быстрее. Фейсал двинулся из Мекки в Ирак и должен был прибыть в Багдад к концу июня. У Гертруды попросили консультацию по поводу временного флага Ирака, убранства улиц в честь прибытия Фейсала, и она стала проявлять необычную для себя нервозность.
«Я думаю, что Фейсал в достаточной степени политик, чтобы понять: он должен привлекать на свою сторону старшее, более осторожное поколение, в то же самое время не охлаждая особенно энтузиазм своих более горячих сторонников».
В Каире Черчилль спрашивал, может ли администрация организовать выборы в пользу Фейсала: «Вы уверены, что на месте выберут его?» Западные политические методы, добавил он, «не обязательно применимы на Востоке, и избирательную базу следует организовать». Это была не столько рекомендация, сколько приказ. Отвергнутый Фейсал стал бы катастрофой, и весь арабский вопрос открылся бы заново. Кокс выполнил эту директиву буквально. Не могло быть сомнений, что Фейсал представляет собой наилучшую надежду на стабильность Ирака. Коксу и Гертруде предстояло наблюдать, как он придет к власти по собственному выбору страны, но надо было видеть всем: он выбран независимо от желания британцев. «Я ни секунды не сомневалась в правильности нашей политики, – замечала Гертруда. – Мы не можем продолжать прямое британское правление… Но это довольно смешное положение, когда надо снова и снова повторять людям, что им нужно правительство арабское, а не британское, хотят они того или нет».
В силу воспитания, образования и аравийского опыта у нее был прагматический взгляд на демократию. В «Обзоре гражданской администрации Месопотамии» она писала:
«Рядовых членов племен – пастухов, жителей болот, земледельцев, выращивающих рис, ячмень и финики по берегам Евфрата и Тигра, чей государственный опыт ограничивается пересудами о жизни соседей, вряд ли стоит спрашивать, кто должен быть следующим правителем страны и по какой конституции. В любом случае они разве что протранслируют в порядке подчинения формулы, выданные их непосредственными вождями, и куда экономнее – не говоря уже о том, что намного быстрее, – будет задавать эти вопросы только их вождям».
Современные критики процедур, которыми британцы должны были обеспечить поддержку выборам Фейсала в короли, могут задуматься о хваленой сегодняшней демократии. В каждой европейской стране свой вид демократии. В момент, когда пишется эта книга, «свободная и честная» избирательная система породила в Британии правительство, которого хотели всего тридцать шесть процентов голосующих. В Соединенных Штатах не массы решают выборы, а голоса избирателей-маргиналов.
Гертруда стремилась сделать так, чтобы никто не пострадал как представитель меньшинства в стране, расколотой расово, религиозно и экономически. Эти люди были в надежных руках. Все, что писала Гертруда, показывает, что главным для нее всегда оставалась защита людей, в частности меньшинства, от дискриминации и преследований. Очень многие из ее писем выражают беспокойство по поводу несправедливостей, в частности, массовых убийств армян, курдов и других меньшинств Османской империи. Она видела больных и голодных, уцелевших в этой бойне, бредущих в Багдад («О, Домнул, это был прилив человеческого страдания»). Год работы в департаменте раненых и пропавших без вести дал ей ежедневный опыт столкновения с варварством в беспрецедентных масштабах. На службе в Басре и Багдаде ей по необходимости приходилось воспринимать доклады о таких зверствах. Ее усилия определить границы и разработать структуры для новых правительств были посвящены предотвращению несовместимых соединений рас и вер. В Ираке большая часть населения принадлежала к меньшинствам, религиозным или расовым. Любая система голосования простым большинством оставила бы без представительства огромные куски страны. Если бы в Ираке применили британскую избирательную систему того времени, то голосование оказалось бы привилегией только людей, имеющих собственность, и власть попала бы к богатому суннитскому меньшинству, как было при турках.
