Фейсал пригласил ее на свой первый торжественный обед в доме на реке. Изысканно одетая, она плыла вверх по Тигру на его барке. Жители пригорода Каррада узнавали ее и приветствовали, улыбаясь. Ее спутник Нури-паша Саид сказал ей, что как Фейсала запомнят в Лондоне по его арабской одежде, так и ее всегда будут помнить: «Хатун только одна такая… Так что еще сто лет будут говорить о проезжавшей здесь Хатун».
«Рассказывала ли я вам, как выглядит река в жаркий летний вечер? В сумерках над водой длинными белыми лентами повисает туман, закат гаснет, на обоих берегах сияют огни города, река темная, гладкая, полна таинственных отражений, как триумфальная дорога сквозь туман. Тихо спускается по течению лодка с подмигивающим фонарем, потом стая кафф, каждая с маленькой лампочкой, до краев нагруженная арбузами из Самарры… А мы сбавляем ход, чтобы их не качнуло, и волны от нашего прохода даже не гасят плавающие молитвенные свечки, каждая в своей крохотной лодочке, сделанной из оболочки финикового соплодия, – озабоченные руки пустили их по воде выше города, и если они доплывут до города, не погаснув, больной поправится, ребенок удачно родится в этот мир жаркой тьмы и мерцающих огоньков… Теперь я отведу вас туда, где стоят на страже пальмы вдоль берегов, и вода так неподвижна, что в ней виден Скорпион, звезда за звездой…
…И вот мы на крыльце Фейсала…»
Глава 16
Жизнь и уход
Гертруда в свои пятьдесят три заметила, что ее все больше и больше привлекает общество короля. Фейсал в свои тридцать шесть был обаятельнейшим собеседником, любящим и нежным с теми, кому доверял, покоряющим своим влиянием всех вокруг. Оба – Гертруда и король – обладали умением замечать забавные нелепости и смеяться над ними наедине друг с другом, поэтому слуги, занятые где-то в доме, иногда, наверное, интересовались, что за хохот слышится из-за закрытых дверей.
Король со своей стороны видел в Гертруде необычайную личность, замечательного союзника, всегда прекрасно информированного и с такой личной историей приключений, которой он, арабский мужчина, едва мог поверить. Женщина быстрых движений и быстрого ума, она горячо и живо вела политические споры. Она всегда внимательно смотрела в глаза собеседнику, а прорывающийся иногда резкий тон раздражения уравновешивался частым подмигиванием. Вопреки климату и вреду для своего здоровья, она все еще любила скакать по берегам Тигра в ранних утренних туманах, одевшись в бриджи с кожаными сапогами до колена и твидовую куртку, ходить иногда с Фейсалом на целый день стрелять куропаток и плавать в реке по вечерам.
Американская журналистка Маргерит Харрисон, интервьюировавшая Гертруду в Багдаде для «Нью-Йорк таймс» в 1923 году, имела редкую возможность видеть Гертруду в ее кабинете:
«Меня провели в небольшую комнату с высоким потолком и длинной стеклянной дверью, выходящей на реку. Такой неприбранной комнаты я в жизни не видела: столы, стулья, диваны завалены документами, картами, брошюрами и документами на английском, французском и арабском. За столом со штабелями документов, сползающих на ковер, сидела худощавая женщина в элегантном спортивном платье из вязаного шелка, светло-коричневом. Когда она встала, я заметила, что фигура у нее все еще изящная и грациозная. Тонкий овал лица с резко очерченным ртом и подбородком, с серо-синими глазами, в ореоле мягких седых волос – это было лицо гранд-дамы. В этой внешности, в этом поведении никак нельзя было угадать обветренного путешественника. “Парижское платье, мейфэрские манеры”. И это женщина, которая заставляет дрожать шейхов!»
Даже сейчас Гертруда оставалась бесстрашной. Как-то утром, когда они завтракали с Хаджи Наджи в его летнем доме, вошел дервиш с железным посохом и грубо потребовал, чтобы его приняли как гостя. Хаджи Наджи велел ему уйти. Тот угрожающе посмотрел на Гертруду и сказал, что у него столько же прав быть здесь, сколько у нее. После этого сел на проходе, заявил: «На Бога уповаю» – и стал читать вслух стихи из Корана. Ни Хаджи Наджи, ни его сын, ни слуги не могли его сдвинуть, и тогда Гертруда сказала дервишу: «Бог отсюда очень далеко, а полиция очень близко», выхватила у него железный посох и им же его ударила. Он ушел.
Фейсал и Гертруда вместе стремились к процветанию вновь созданной страны и в конечном счете к более широкой арабской независимости. Сэру Перси Коксу вскоре предстояло уйти на покой и быть замененным бывшим начальником департамента доходов сэром Генри Доббсом. Гертруда осталась в Багдаде, всегда готовая подать официальную и неофициальную помощь и совет. Этот период и для Фейсала, и для Гертруды был полон удовлетворенности и интереса, они стали близкими людьми, доверяющими друг другу как истинные друзья. Она была счастлива возможности работать с полной отдачей:
«Я остро осознаю, как много все-таки дала мне жизнь. Я теперь вернулась после многих лет к старому ощущению радости существования, и я счастлива чувством, что мне принадлежит любовь и доверие целого народа. Может быть, это не то личное счастье, которое мне не досталось, но это чудесное и поглощающее явление – возможно, даже слишком поглощающее».
Насколько близко, насколько доверительно, открылось только после смерти Гертруды, да и то лишь в скромном британском журнале «Эврибодиз уикли», решившем получить о ней интервью у короля. Редактор озаглавил материал: «Тайна великой белой женщины из пустыни, которая не раскрыта в ее книге». Как бы возмутилась сама Гертруда! Но как бы ни был сенсационен и сверхромантичен язык – явный пересказ ответов Фейсала, подредактированный под стиль журнала для домохозяек и напечатанный с орфографическими ошибками, – но в материале, которому король дал свое имя, содержатся некоторые необычайные утверждения. Фейсал начал так:
«Имя Гертруды Белл навечно вписано в арабскую историю – имя, которое произносится с почтением, – как имена Наполеона, Нельсона или Муссолини… Можно сказать, она была величайшей женщиной своего времени. Без сомнения, ее право на величие таково же, как у Жанны д’Арк, Флоренс Найтингейл, Эдит Кэвелл, мадам Кюри и других».
Говоря о ее страсти к приключениям и неизменной верности всему хорошему и справедливому, он сказал, что не только полковнику Лоуренсу принадлежит заслуга поднятия арабских племен против турок. Подобно Лоуренсу, «[Гертруда] могла в деле выполнять мужскую работу. Она в одиночку инкогнито пробиралась в отдаленные районы отнести весть о восстании, и когда вождям не хватало храбрости послушаться призыва, она вдохновляла их собственным изумительным мужеством… Не думаю, что она знала, что такое страх. Смерть ее не страшила нисколько. Никакие опасности и трудности не казались ей чрезмерными. О своей личной безопасности она заботилась меньше всего».
Фейсал описывает ее умение маскироваться, искусство выдать себя за араба любого племени, и так мастерски, что невозможно было обнаружить подделку.
«Однажды мои люди привели мне живописного арабского погонщика верблюдов, который на все мои вопросы отвечал на народном диалекте, будто всю жизнь провел за своим скромным занятием. А когда я его допросил и получил всю информацию, которой искал… погонщик оказался мисс Белл».
Фейсал продолжал:
