Приехав однажды утром в Харисию помочь мадам Джаудат-бей организовать первый прием у королевы, Гертруда представила новую гувернантку для детей – назначение, на которое она смотрела одобрительно, но не без скрытых опасений – из-за классовых различий. «Это милая хорошая девочка, и мне очень приятно, что она нашла постоянное место во дворце… она должна будет учить девочек английскому и теннису и европейскому поведению. Мне придется отучать их называть салфетку – serviette, чему они под ее руководством, несомненно, научатся».
Она спросила королеву, можно ли ей пригласить Гази к чаю. Через некоторое время юный эмир стал навещать ее регулярно, сперва в сопровождении своих рабов Хамида и Фариза, впоследствии – учителя и гувернантки. Гертруда дарила ему прекрасные современные игрушки, заказанные в Лондоне. «Поезд и солдаты, которые я заказала ему у Харрода, прибыли с последней почтой, были преподнесены и имели огромный успех. Особенно поезд. Мальчик любит любые машины и на самом деле куда лучше разбирается в паровозах, чем кто-либо из нас… Мы все сидели на полу, смотрели, как паровоз едет по рельсам, и сопровождали его радостными выкриками». Потом мальчика увозили домой, откуда он писал Гертруде благодарственное письмо по-английски, после чего шел рука об руку с отцом на вечерние молитвы. Прогрессивный, современный король, Фейсал никогда не пропускал традиционный призыв к молитве. Гази, наученный поступать так же, наверное, держался этой привычки даже потом, во время обучения в Хэрроу. Разлуку с сыном, отправленным в английскую школу, королеве трудно было простить Гертруде, посоветовавшей это сделать.
Вскоре после приезда королевы в Багдад стало вероятным, что Фейсалу придется принимать еще одного члена семьи, на этот раз не столь желанного. Его отец Хусейн, старик за семьдесят, был выдавлен из Мекки силами своего наследственного врага Ибн Сауда, и поскольку Хиджаз поглотила Саудовская Аравия, ему пришлось отречься. Гертруда с ужасом думала о грядущем вмешательстве и зависти. «Я искренне молюсь, чтобы Хусейн не здесь нашел себе убежище. Он станет центром всех возможных интриг: антифейсальских, антибританских…»
Она предвидела беду еще с той поры, как Хусейн принял титул Халифа мусульманского мира – назначение, которое было отменено Мустафой Кемалем – Ататюрком, модернизатором послевоенной Турции. Это провокационное действие Хусейна дало Ибн Сауду повод сместить шерифа с поста главы партии арабских националистов. Ибн Сауд взял Хаиль, в котором держали когда-то в плену Гертруду, в 1921-м – году коронации Фейсала, и давняя вражда обострилась: непобедимые саудовские силы стали атаковать Хиджаз, Трансиорданию, где сейчас правил Абдулла, и даже границы Ирака. В атаке ахванов
[41]
было убито двести воинов племен, и пришлось посылать на выручку ВВС. Гертруда в начале 1922 года писала своему старому другу Чарльзу Хардингу:
«Взятие Хаиля Ибн Саудом изменило весь политический баланс… Цель Ибн Сауда – стать Владыкой пустыни, всей пустыни, в том числе болот, из которых в незапамятные времена вышли иракские пастухи на свои весенние пастбища…
На следующий день после обстрела наших самолетов мы разбомбили их лагерь. Они убежали на юг… и на следующее утро наши самолеты снова их преследовали и бомбили. Они совершили абсолютно неспровоцированное нападение, ограбили и убили наших мирных пастухов и угнали стада… Ахваны со своим фанатичным стремлением к средневековой вере пробуждают во мне черную ненависть. Они – худший пример этой мерзости: власти всемогущей религии».
В ахванской секте ислама простые удовольствия запрещены, а строгое соблюдение религиозных обрядов – обязательно, но разрушение и насилие на войне терпимы. Таиф, летняя резиденция шерифа, где родился Фейсал, подвергся нападению, жители были вырезаны. Хусейн телеграфировал в Лондон, требуя самолетов и войск, но он давно отвратил от себя Лондон бескомпромиссностью в вопросах арабского самоопределения, и Британия сохранила нейтралитет. Когда Хусейн отрекся по требованию собственного народа, его старший сын Али ненадолго занял место короля Хиджаза. Однако потом ему тоже пришлось вслед за остальными родственниками переехать в Ирак к младшему брату.
В сущности, Фейсал был человеком действия, застрявшим во дворце и в офисе, и со своим живым характером больше привык командовать, чем проявлять сдержанность. В окружении постоянных проблем, не всегда зная, кому можно доверять, он тяготился необходимостью терпеть. Он сопротивлялся непрестанным попыткам вынудить его к компромиссу с британцами, со своими министрами, с курдами, еще с кем-то, но при этом раздражался все сильнее. И даже сейчас, став королем, не мог положить конец вмешательству отца. Фейсал летал в Трансиорданию в попытке спасти состояние семьи, а по возвращении сказал Гертруде, что если британцы ничего не предпримут в Хиджазе, ему придется оставить Ирак и вернуться умирать, защищая своих родных. Она посоветовала действовать осторожно, но король больше не следовал ее советам и не всем теперь с ней делился. Гертруда в ответ на его вспышки пожимала плечами и с юмором писала о нем, как о капризной диве. Но медовый месяц остался в прошлом. Своим родителям она сообщала, что «король сильно поглощен мыслью о ваххабитах… Однако самое худшее, что можно сделать, – это то, что, как нам кажется, делает его величество: подстрекать наши племена начать игру, напав на ваххабитов. Это приведет к немедленным репрессиям, и пустыня превратится в поле боя…
В понедельник король устроил бурную истерику; во вторник он формально отрекся в пользу эмира Гази… я помню, как в 1922 году у Кена Корнуоллиса месяц лежало в столе отречение Фейсала».
«Бурная истерика» состояла в том, что Фейсал сорвался на свой кабинет из-за его бездействия относительно приграничных вторжений саудовцев. Он тут же велел пяти своим министрам подать в отставку. Кокс мастерски его успокоил: тут же написал Ибн Сауду, прося объяснений, и вскоре мог показать от него телеграмму, утверждающую, что тот совершенно не в курсе относительно нападения своих людей на племена Фейсала.
Гертруда собиралась вернуться в Англию в отпуск, встретившись с отцом на полпути в Иерусалиме. Но сейчас с сожалением решила, что в такой очень неустойчивой ситуации не может выделить на это время. Поэтому она полетит в Зизу, там встретится с Хью, и несколько дней они проведут вместе.
Оглохнув от шума, с головокружением после тряского полета над пустыней, Гертруда вышла из правительственного самолета в ожидающие объятия отца. Когда к ней вернулся слух, Хью рассказал ей, что они были приглашены на обед к эмиру Абдулле, стоящему сейчас лагерем неподалеку возле Аммана, но он отказался от приглашения, решив, что дочь слишком устанет. Гертруда заявила, что свежа как ромашка, распаковала свои вечерние платья, и первый свой вечер они провели в гостях у брата Фейсала.
Во время обеда она внимательно и пристально за ним наблюдала и быстро решила, что особого уважения к нему не испытывает. Позже в письмах она называла его «бесполезным» и «дорогостоящим наростом».
«Не кажется Абдулла и хорошим союзником, если дело дойдет до драки. Его главный актив – личное обаяние, подпорченное не столько недостатком живости, сколько его необычайно высоким мнением о собственных силах… Он сочетает с праздностью узкий и почти фанатичный кругозор… он не может в разговоре утаить ревности к своему брату Фейсалу. Любая тема… сводится к его досаде, что он эмир в Аммане, а Фейсал – король в Багдаде».
