Гертруда должна была занять место в отделе рядом со своей подругой детства Флорой Рассел, которая уже там работала, и Дианой, сестрой Флоры. Сестры работали по очереди, так что все время одна была в офисе, другая свободна. Флора сейчас находилась в Лондоне, и Гертруда смогла с ней встретиться и услышать рассказ о жутком хаосе и грязи, с которыми ей предстоит столкнуться. Флора набросала список одежды, которая Гертруде понадобится, и ушла наслаждаться своим отпуском. Имея три дня на то, чтобы добраться до Булони, Гертруда послала ворох писем через Флоренс своей многострадальной камеристке Мари Делэр, требуя белье, часы, жакеты и обязательно – свои сапоги для верховой езды, чтобы справиться с грязью. Письма к Мари были коротки и резки, хотя и смягчены тактичным вмешательством Флоренс. Но преданность и привязанность Мари к Гертруде не знали границ: она оставалась с ней в беде и в радости всю ее жизнь.
В естественном нетерпении Гертруда, как всегда, страдала от отсутствия Дика. Он уже признал, что любит ее, но в своей Аддис-Абебе был невообразимо далеко. Когда она его увидит? Гертруда знала, что если он вернется домой, то наверняка снова предложит свои услуги армии, а тогда снова уедет. Запертую шкатулку с его письмами она положила на дно чемодана.
На пароходе из Фолкстона Гертруда была почти единственной женщиной среди угрюмых мужчин в военной форме, возвращающихся на фронт после четырех суток отпуска. На набережную Булони она ступила под проливным ноябрьским дождем, едва узнав в этом сером городе отправную точку всех путешествий Беллов. Когда-то здесь приезжающих встречала толпа жадных носильщиков, сейчас не было ни одного. Подняв воротник, Гертруда взяла чемодан и пошла за солдатами, которые, взвалив на плечо свое снаряжение, двигались к станции. Там они забрались на флотилию лондонских омнибусов, мобилизованных для перевозки войск на фронт. Пробыв во Франции всего четыре-пять недель, эти экипажи настолько покрылись грязью, что лишь кое-где проглядывал их исходный цвет. Совсем вышедшие из строя были превращены в импровизированные убежища от дождя. Под коркой грязи Гертруде удалось прочесть пару исходных мест назначения омнибусов – Путни и Килберн. Она прошла мимо ряда машин Красного Креста к добротным сараям, теперь превращенным в госпиталь, где твердо правила армейская медслужба. Кроме Гертруды, на улицах из женщин были только медсестры, идущие на работу или уходящие со смены, одетые в серую форму.
Машина отдела ждала ее возле станции ожидания, где «Скорые» выгружали раненых. Ходячие выглядели так, будто их вылепили из глины, лица и шинели были покрыты слоем грязи. Они хромали и шаркали, как старики, и не смотрели по сторонам. Других несли на носилках, только кто-то лежал и курил, ожидая следующего этапа репатриации. Машина расплескивала лужи, через заляпанные стекла видна была только грязь. Остановились возле полуразрушенного дома, где Гертруде отвели комнату на чердаке, куда пришлось карабкаться по длинной крутой лестнице, вонявшей прокисшей едой. Диана, жившая с Флорой в комнате внизу, навестила Гертруду и согласилась, что это жуткая дыра. Гертруда переобулась, и они вдвоем сразу пошли добывать ей паспорт. Дику она рассказала в письме: «У меня была очень противная беседа с паспортистками в Красном Кресте… возраст 46, рост 5 футов 5,5 дюйма… без профессии… зубы в норме… лицо так… Я посмотрела на паспортистку. “Кругом!” – сказала она».
Гертруде предоставили стол и представили волонтерам – группе энтузиасток, но очень неорганизованных, которые и составляли весь персонал отдела. Узкая комната с высоким потолком казалась еще темнее, чем серый вид из окна. Четыре из пяти столов и пол вокруг них были завалены документами с затрепанными углами. Несколько раз в день прибывал рассыльный с новыми коробками писем и списков, которые тут же пробуждали всех к лихорадочной деятельности. Иногда имя на письме вызывало воспоминание и вдохновляло на перерывание еще пяти-шести стопок. Гертруда заметила, что вскоре дамы выдыхались и снова садились над свежей стопкой писем-запросов от родственников и газетных вырезок.
Все старались ей объяснить, что они делают, но эти объяснения так друг от друга отличались, да и сами дамы-волонтеры так путались, что в конце концов она сама разобралась. Когда прибывали письма, сотрудницы отмечали фамилии и пытались найти их в различных списках. Гертруда сразу же увидела, что у них нет системы: они начинали работать, когда писем была еще тонкая струйка, и они продолжали работать так же, когда струйка превратилась в ревущий поток. Они пытались сопоставить свежие запросы с именами в списках, зачастую на месяц-другой устаревших: списки поступивших в госпиталь, доклады первичного осмотра в лазаретах, списки пленных, списки раненых и пропавших без вести из газет. Когда им удавалось сверить имя, что бывало редко, они писали семьям, что их родственник ранен, пропал без вести, в плену или убит. Работая по заметкам на бумаге и по памяти, путаясь в документах из множества источников, приближаясь к передовой, где никто не побеждал, дамы-волонтеры падали духом и с каждым днем все больше теряли чувство цели. Поскольку в недавней битве при Монсе было убито, ранено или пропало без вести пятнадцать тысяч британцев, крошечный отдел просто захлебнулся в потоке информации.
Гертруда понимала, что для создания работоспособной системы ей придется начать с самого начала. Она сосредоточилась на этой задаче и приступила к ее решению со всей присущей ей энергией. Наследница, всю жизнь занимавшаяся приключениями и самообразованием, теперь посвятила свое время скромной конторской работе так, будто от этого зависела ее жизнь. «Наверное, любовь к офисной работе у меня наследственная! Клерк – вот кем мне надо было стать… Такое чувство, будто я набрасываюсь на эту работу, как другие начинают пить, – чтобы забыться».
Гертруда оказалась замечательным администратором. Переполненные благими намерениями волонтеры вскоре поняли, что новенькая начала ими командовать, сперва расспросив об их способах работы, а потом показав другой образ действий, которому они почувствовали себя обязанными следовать. Первой ее целью было создать базу данных, по которой сможет работать весь офис. Она создала алфавитную картотеку всех офицеров, принятых в базовые госпитали Франции, где указывалась дата госпитализации, перевод между госпиталями, эвакуация в Британию или возвращение на фронт. Теперь фамилии из запросов можно было легко сверить с картотекой. Закончив построение этой базы, Гертруда начала сортировать запросы и находить имена в списках поступивших в госпитали. Потом она создала другую картотеку для классификации запросов – эта была разделена на раненых или пропавших без вести, со всеми возможными деталями. Гертруда работала со стопками карт у себя на столе в обеденный перерыв и вечером, когда офису полагалось быть закрытым. После окончания работы появилась возможность находить перекрестные ссылки, и, таким образом, новую информацию, приходящую из любого источника, можно было сравнить, сверить и подтвердить. Результатом своих усилий она осталась довольна: «Я практически исправила гору неверных подходов, которую обнаружила по приезде. Ничего никогда не выверялось, и мы громоздили ошибку на ошибку, совершенно не представляя, какая создается путаница… Тут если не быть скрупулезно точным, толку от тебя будет просто ноль».
