Как-то они смогли наладить свои непростые отношения, и Гертруда написала Флоренс: «Мне приходится много с ним видеться». Поскольку Сайкс теперь был главным советником британского правительства по отношениям с арабами во время войны, его груз предрассудков не мог не омрачать их будущее и портить шансы и перспективы всюду, где он вмешивался.
Также пробегал там Джордж Ллойд из известной банкирской семьи. Это был нахальный тип, эксперт по финансам, политике и торговле, твердо веривший в доблесть британского империализма. В Каире он оставался недолго.
Близорукий и богемный Обри Герберт в 1907 году пересек Синай. Его идеальное владение турецким стало для бюро полезным инструментом. Потом был восточный секретарь сэр Рональд Сторрс, который служил по очереди сэру Элдону Горсту и Китченеру, бывшим резидентами до Макмагона. Насмешливый эрудит Сторрс казался самой забавной личностью во всем блестящем кругу арабского бюро. До Лоуренса он был самым блестящим англичанином на Ближнем Востоке, несравненным лингвистом, способным любого человека за несколько минут довести до состояния беспомощного хихиканья. Еще он являлся знатоком и завзятым коллекционером восточных древностей.
Т. Э. Лоуренс был сам себе закон, что случается нечасто, и постоянной досадой для военных. Блестящий и самодостаточный, он вел себя одновременно и приветливо, и вызывающе – точно такой, каким его впервые увидела Гертруда в Каркемише, и тогда он ей понравился. Его привычка усмехаться про себя будто одному ему известной шутке все так же смущала окружающих, но Гертруда, или «Герти», как он ее называл, смущалась редко. Его собственные долгие странствия сосредоточились вокруг замков крестоносцев Сирии и северной Месопотамии. У него была привычка вне службы носить вышитые жилеты и плащи или одеваться в арабскую одежду, но по-арабски Лоуренс и близко не говорил так хорошо, как она. Лишенный ее богатства, а потому и того статуса среди шейхов пустыни, он не был принят ими как равный. Лоуренс к моменту приезда Гертруды уже прослужил в бюро несколько месяцев, собирая «клочки информации» и снисходительно относясь к составлению карт. Как он признал в одном письме, посвященном своей карте дорог и колодцев Синая: «Что-то точно, а остальное я взял из головы». Он опасался, что когда-нибудь Немезида его подстережет: ему будет велено найти путь через пустыню, имея лишь экземпляр собственной карты.
Таковы были люди, с которыми теперь работала Гертруда. За первым же обедом с участием Хогарта и Лоуренса она ознакомилась с вопросом, который сейчас раскалывал общество британских сотрудников в Каире: не может ли восстание арабов – возможно, поддерживаемое Англией – добиться того, чего не сумело сделать трехтысячное войско в Дарданеллах? И военные, и старомодные колониалисты были твердо уверены, что все, что в принципе могло быть сделано, уже сделали. По их мнению, воины племен – удостоенные в офицерских собраниях общего названия «халаты» – не способны на дисциплинированную современную войну. На этот аргумент бюро язвительно отвечало, что «дисциплинированная современная война» провалилась уже на трех фронтах.
Год 1914-й стал первым годом, когда проявились определенные признаки арабского восстания, сперва в поведении сообразительного хашимитского шерифа Мекки, святейшего из городов Хиджаза – региона, протянувшегося вдоль восточного берега Красного моря. Титул «шериф» подразумевал потомка Мухаммада от его дочери Фатимы. Нынешний шериф, семидесятилетний Хусейн, был «почетным» пленником в Константинополе в течение восемнадцати лет, до свержения старой султанской бюрократии в 1908 году, после чего новое правительство, известное под именем младотурок, опрометчиво отправило его в Мекку эмиром, как самого старшего из шерифов. Двое из его сыновей, образованные и опытные Абдулла и Фейсал, оставались в Константинополе и держали его в курсе политических событий до 1914 года, когда порвали с турками и двинулись в Мекку. Разразившаяся война изолировала Хиджаз. Паломничество прекратилось, и поставки продовольствия в этот засушливый регион стали зависеть от доброй воли турок и их жизненно важной железной дороги. В случае восстания ключевую роль играли бы британские суда с продовольствием.
Накануне мировой войны Абдулла как посланник своего отца нанес неожиданный визит восточному секретарю. Сэр Рональд Сторрс в тот момент исполнял обязанности генерального консула в Каире. Макиавеллист Абдулла, любитель доисламской поэзии и мастер шутливых игр, стал рассказывать древние легенды и читать «Семь од и плачей». Восхищенно слушающий Сторрс был тронут и поражен глубиной и количеством стихов, которые держал в памяти Абдулла, и впечатление оказалось настолько сильным, что он уже задумался, не совершает ли ошибку, но тут пробудился от мечты из-за диссонансного слова «пулеметы». Абдулла, перешедший наконец к цели своего визита, хотел знать, поставит ли британская армия пулеметы для «защиты» от нападения турок, если отец Абдуллы бросит им вызов.
Вопрос был передан наверх, тогдашнему британскому резиденту лорду Китченеру. Имея в перспективе вступление в войну османской Турции, он начал переписку Абдуллой, которая, когда Китченер вернулся в Лондон с военным министром, продолжалась его преемником Макмагоном. Китченер спрашивал, будут ли Абдулла «и его отец и арабы Хиджаза с нами или против нас». В следующих телеграммах он обещал британскую защиту в обмен на помощь «арабской нации». Он также намекал: «Может быть, араб истинного рода возглавит халифат Мекки и Медины» – и продолжал говорить о «хороших вестях о свободе арабов и восходе солнца над Аравией».
Намеки Китченера сменились такими же хитрыми и туманными фразами Макмагона. С тщательным соблюдением тайны передаваемые эмиру Хусейну в рукоятях кинжалов и подошвах туфель письма продолжали прощупывать вероятность и возможные направления арабского восстания против турок. Ничего определенного обещано не было, но тем не менее Хусейн ухватился за идею, что может стать правителем арабской нации.
«Арабский вопрос», как его назвали, касался Гертруды в особенности в том, что ее начальная работа состояла в изучении тонкостей арабской политики и персоналий Хиджаза от Иерусалима и до Мекки на юге, где, как надеялись, должно было начаться восстание. Ей предстояло изложить всю информацию о племенах и заполнить все пробелы, определить племена и их союзы и вражду – что она всегда оживляла увлекательными набросками характеров многих известных ей шейхов. В то же время она должна была составлять карты пустынных дорог, возможных проходов через горы и безводные пространства, указывать транспортные возможности и природные ресурсы, равно как и положение и влияние различных расовых и религиозных групп и меньшинств. «Мое знание о племенах начинает оформляться… мне нравится этим заниматься… и едва могу оторваться от этой работы», – писала она.
Вторая часть работы Гертруды касалась Месопотамии, которая с началом войны приобрела первостепенную важность. Со времен самой ранней цивилизации этот регион, заключенный в естественных пределах между Евфратом и Тигром, был плодородным обрамлением с востока пустынь северной Аравии и являлся путем к Индийскому океану через Персидский залив на юго-востоке. Месопотамская кампания, начавшаяся в 1914 году, своим истоком имела принятое в 1911 году решение первого морского лорд-адмирала Джона «Джеки» Фишера и первого лорда Адмиралтейства мистера Уинстона Черчилля придать британскому флоту быстроходность, переведя его корабли с угля на нефть. И приоритетом стало нахождение надежного источника сырой нефти, принадлежащего Британии.
