– Йоркширские терьеры, примерно неделя, – сказал он как-то, глядя на собак в клетке справа. Потом остановился у нашего загона. – Золотистые ретриверы, примерно три недели; далматинка разродится со дня на день.
Я полагал, что дни, проведенные во Дворе, приготовили меня к роли главного в семье, но, к моему негодованию, остальные не хотели этого понимать. Только я приготавливался схватить одного – как Вожак хватал Ротти, – двое или трое напрыгивали на меня, не понимая, что происходит. К тому времени, как мне удавалось их побороть, моя изначальная жертва, убежав, возилась с кем-то еще, как будто это все игрушки. Я пытался угрожающе рычать, однако получалось вовсе не страшно, а смешно, и братья и сестры радостно рычали в ответ.
Однажды наше внимание привлекла пятнистая соседка – она тяжело дышала и нервно металась по клетке. Мы инстинктивно собрались поближе к матери, которая внимательно следила за пятнистой. Та зубами разодрала одеяло и несколько раз пробежала по кругу, потом, задыхаясь, легла. Через несколько мгновений я поразился, увидев рядом с ней нового щенка, в пятнышках и какой-то липкой пленке, вроде пакета, которую мать тут же слизала. Языком она подтолкнула щенка, и через минуту он пополз к соскам – и тут я вспомнил, что голоден.
Мать вздохнула и позволила нам некоторое время сосать молоко, а потом резко поднялась на ноги. Один из братьев еще секунду повисел в воздухе, прежде чем отвалиться. Я прыгнул на него, чтобы преподать урок, и на некоторое время отвлекся.
Когда я в следующий раз посмотрел на пятнистую соседку, у нее было еще шесть щенков! Мать облизывала их, тощих и слабых, двигала к своему боку, чтобы они поели, пока она лежала неподвижно.
Пришел человек, осмотрел новорожденных, а потом открыл дверь клетки справа, с пушистыми щенками, и выпустил их на траву!
– Нет, тебе нельзя. – Он загородил дорогу матери, которая хотела последовать за щенками. Человек запер ее, затем поставил миски с едой щенкам. Те измазались в мисках и начали облизывать друг друга – эти дурачки и дня не протянули бы на Дворе. Их мать сидела у двери клетки и скулила, пока ее семейство не наелось, – тогда человек выпустил ее к щенкам.
Маленькие волосатики подошли к двери нашей клетки, чтобы обнюхать нас; наконец мы оказались нос к носу – прожив по соседству последние недели! Я лизал их липкие мордочки, а один из моих братьев стоял у меня на голове.
Человек оставил щенков бегать, а сам вышел через калитку в деревянном заборе – точно такую, как калитка, через которую Карлос и Бобби входили во Двор. Я с завистью смотрел, как щенки гоняются по крошечному пятнышку травы, обнюхивают собак в других клетках, играют друг с другом. Я устал сидеть в загоне и хотел выбраться, чтобы начать исследования. Каким бы ни был смысл моего существования, он явно не здесь.
Через несколько часов человек вернулся еще с одной собакой – такой же, как мать волосатых щенков, которые резвились на свободе; только это оказался самец. Человек загнал мать в загон и сунул туда же самца, прежде чем запереть дверь. Самец, похоже, был рад встретиться с матерью, но она зарычала на него, когда он полез на нее сзади.
Человек оставил калитку в деревянном заборе открытой, когда входил, и я с удивлением ощутил внутри себя страстное желание, когда увидел тонкую полоску внешнего мира по ту сторону забора. Если бы меня выпустили на траву, я мигом выскочил бы в открытую калитку, но щенки, естественно, не спешили воспользоваться такой возможностью; они слишком увлеклись борьбой.
Их мать уперлась передними лапами в дверь клетки и тихо плакала, пока человек по очереди выносил щенков в калитку. Вскоре он унес всех. Собака-мать шагала по клетке, тяжело дыша, пока самец лежа смотрел на нее. Я чувствовал ее боль и сам расстроился. Спустилась ночь, и мать позволила самцу лечь рядом с собой – похоже, они были знакомы.
Самец пробыл в клетке всего несколько дней, потом и его увели.
Тут настала наша очередь выходить! Мы радостно выбрались из клетки и набросились на еду, приготовленную человеком. Я съел свою долю и стал смотреть, как валяют дурака братья и сестры.
Все вокруг было влажное и сочное, совсем не похожее на сухую и пыльную землю на Дворе. Прохладный ветер приносил манящий запах открытой воды.
Я обнюхивал траву, когда пришел человек выпустить нашу мать. Братья и сестры поскакали к ней, а я нет – я нашел мертвого червяка. Потом человек ушел; и тут я подумал о калитке.
Что-то не так было с этим человеком. Он не называл меня Тоби. Он даже не разговаривал с нами. Я припомнил свою первую Мать; последний раз я видел ее, когда она уходила со Двора – потому что не могла жить с людьми, даже с такими любящими, как Сеньора. А этот человек нас вовсе не любил.
Мой взгляд уперся в ручку на калитке.
Рядом с дверью стоял деревянный стол. Забравшись на табуретку, я сумел залезть на стол, а оттуда дотянуться зубами до металлической ручки – она была не круглая, а продолговатая.
Мои крохотные зубы не позволяли уцепиться за ручку как следует, но я изо всех сил старался сделать то же, что сделала Мать, когда сбежала со Двора. Вскоре я потерял равновесие и шлепнулся на землю, так и не открыв калитку. Я посидел немного, в расстройстве полаял тоненьким голоском. Братья и сестры, как обычно, прибежали, чтобы прыгать на меня, но я раздраженно отвернулся. Некогда мне играть!
Я попробовал снова. Теперь я положил передние лапы на ручку, чтобы не грохнуться на землю, и тут же она опустилась, так что я всем телом нажал на нее по пути вниз. Я рухнул на дорожку с хрипом.
К моему изумлению, калитка приоткрылась. Я сунул нос в щель, нажал, и калитка открылась шире. Я был свободен!
Я резво выскочил наружу. Прямо передо мной лежала грунтовая дорога – две колеи в песчаной почве. Мой путь!..
Пробежав несколько футов, я оглянулся, что-то почуяв. Моя новая мать сидела у калитки, глядя на меня. Я вспомнил Мать на Дворе – она обернулась на меня только раз, прежде чем уйти в мир. Моя новая мать не пойдет со мной, понял я. Она остается с семьей. Я буду сам по себе.
Но я не медлил ни секунды. По прошлому опыту я знал, что есть дворы лучше, чем этот, дворы с любящими людьми, которые будут гладить меня. Знал, что настает пора бросить мамины соски. Так это и бывает: рано или поздно собака отрывается от матери.
Но главное: я знал, что передо мной открываются новые возможности, целый новый мир, который я смогу исследовать на своих длинных, хоть и неуклюжих пока лапах.
Проселок, в конце концов, вывел на шоссе, которого я решил держаться – хотя бы потому, что оно шло прямо по ветру, приносящему восхитительные запахи. После всегда пропеченного Двора я с удовольствием вдыхал запах сырых, гниющих листьев, деревьев и прудов. Я бежал вперед, носом к солнцу, радуясь свободе, навстречу приключениям.
Я услышал грузовик задолго до того, как увидел его, но так увлекся ловлей изумительного жука, что не увидел его, пока не хлопнула дверца. Человек с морщинистой загорелой кожей, в замызганной одежде встал на колени, протянув руки.
