– Будешь умницей, Берни? Хочешь выйти? – Женщина открыла клетку отца – видимо, его звали Берни; самец, выпрыгнув, обнюхал нас и пошел полить забор.
Мы галопом понеслись за ним, то и дело тыкаясь мордой в землю, потому что наши щенячьи ножки плохо двигались. Берни опустил голову, и один из моих братьев, подпрыгнув, непочтительно куснул его за ухо, но отец, похоже, не возражал. Он немного поиграл с нами, раскидав в стороны, и пошел к задней двери, чтобы его пустили обратно.
Через несколько недель, во дворе, меня утомила попытка показать одному из моих братьев, кто тут главный; пришлось присесть в травку, и вдруг мне разом стало ясно, что я девочка! Достаточно было обнюхать свою мочу; мой брат решил воспользоваться удобным случаем, чтобы с разбегу налететь на меня, пришлось предупреждающе зарычать на него. Что бы подумал Итан?
Как могу я, Бейли, быть девочкой?
Только теперь я не Бейли. Однажды мужчина пришел, чтобы поиграть с нами в необычную игру. Он хлопал в ладоши, и тех, кто не пугался шума (меня в том числе), клал в коробку. Потом он начал доставать нас по одному из коробки – когда пришла моя очередь, он отвернулся от меня и пошел прочь, как будто забыл, что я тут, пришлось идти за ним. Только за это он сказал, что я хорошая собака, – похоже, его легко удивить. Он был примерно в том же возрасте, в каком была Мама, когда разбила окно машины и дала мне воды – в тот день, когда мы встретились с моим мальчиком.
Мужчина завернул меня в футболку и сказал:
– Ну, девочка, сможешь выбраться?
Мне стало понятно, что он передумал оставлять меня в футболке – пришлось выпрыгнуть и побежать к нему. Мужчина снова принялся хвалить меня.
Во двор пришла женщина и стала наблюдать.
– Большинству требуется минута, чтобы выкарабкаться, а эта – просто уникум, – заметил мужчина. Он перевернул меня на спину, я начал – верней, начала – извиваться и подумал – подумала, – что так нечестно, ведь мужчина гораздо крупнее меня.
– Джейкоб, ей это не нравится, – обратила внимание женщина.
– Это никому не нравится. Вопрос в том, прекратит ли она сопротивляться и признает меня хозяином, или будет драться дальше? Мне нужна собака, которая знает, что я хозяин.
Я услышала слово «собака» – оно звучало не сердито, значит, меня не наказывали, хоть и прижали к земле. Я поняла, что не знаю такой игры, и просто успокоилась, прекратив борьбу.
– Хорошая девочка! – снова сказал мужчина.
Потом он скатал газету в комок, показал мне и начал махать перед носом, пока не раздразнил. Я чувствовала себя глупой и неуклюжей: когда комок оказывался передо мной, я пыталась укусить его своей щенячьей пастью, но не успевала. Потом мужчина отшвырнул комок на несколько футов, я побежала и набросилась на него. Ага! Теперь попробуй отними!
Тут мне вспомнился Итан и его дурацкое летало, и то как удавалось порадовать мальчика, принеся его обратно. Я развернулась и подбежала к мужчине, положила мяч к его ногам и села ждать, когда он бросит снова.
– Эта, – сказал мужчина. – Я беру эту.
Я заскулила, когда увидела, какая поездка мне предстоит – в кузове грузовика; в клетке, точно в такой нас везли в шумную комнату со Спайком. Я же собака переднего сиденья; все могут подтвердить!..
Мой новый дом напомнил мне место, где мы жили после пожара. Квартира была маленькая, балкон выходил на парковку, зато она была недалеко от замечательного парка, куда мужчина водил меня несколько раз в день.
Я знала, что нахожусь далеко от Итана, судя по запаху деревьев и кустов – здесь было не так сыро, как на Ферме, хотя кругом буйно росли цветы и кустарники. Воздух был пропитан сильным запахом автомобилей, и я непрерывно их слышала. Иногда налетал горячий, сухой ветер – и напоминал Двор, а иногда воздух был мокрый насквозь – такого не случалось, когда меня звали Тоби.
Мужчину звали Джейкоб, а меня он назвал Эллейя.
– Это по-шведски значит «лось»; ты теперь не немецкая овчарка, а шведская.
Я непонимающе повиляла хвостом.
– Эллейя. Эллейя. Пошли, Элли, пошли.
Его ладони пахли маслом и машиной, газетами и людьми.
Джейкоб одевался в темное и носил всякие железяки на поясе, включая пистолет; я поняла, что он полицейский. Когда он отсутствовал, чудесная женщина по имени Джорджия заходила каждые несколько часов и брала меня на прогулку. Она напоминала мне Челси, которая жила на той же улице, что и мы с Итаном, и у которой была собака Мармеладка, а потом – Герцогиня. Джорджия постоянно называла меня разными именами, иногда совсем глупыми, вроде Элли-Велли Кудл-Ку.
Я изо всех сил старалась привыкнуть к новой жизни, как Элли, – все было так не похоже на жизнь Бейли. Джейкоб дал мне собачью постель, почти такую же, как была в гараже, но теперь мне полагалось спать только в ней – Джейкоб выпихивал меня, стоило мне попытаться заползти к нему под одеяло, хотя было же очевидно, что места полно.
Я понимала, что требуется жить по новым правилам – примерно по таким, какие были, когда Итан уехал в колледж. К резкой боли, пронзавшей меня при воспоминании о моем мальчике, нужно привыкнуть: собака должна делать то, чего хочет человек.
Все же есть разница между тем, чтобы выполнять команды, и тем, чтобы иметь предназначение, смысл существования. Мне казалось, моей целью было быть с Итаном, и эта цель достигнута. Если так, то почему сейчас я Элли? Разве может быть у собаки не одно предназначение?
Джейкоб обращался со мной с терпеливым спокойствием – когда мой мочевой пузырь подавал внезапный сигнал и разом опорожнялся, Джейкоб не кричал и не выгонял меня за дверь, как делал мальчик; он так хвалил меня, когда я успевала выйти наружу, что мне хотелось скорее научиться управлять своим телом. Но Джейкоб не дарил мне столько любви, сколько дарил мальчик. Он общался со мной в деловой манере – так мальчик общался с лошадью Флер, – и мне, по правде сказать, нравилась такая четкость; однако иногда я изнывала по рукам мальчика и не могла дождаться, когда же придет Джорджия и назовет меня Элли-Велли Кудл-Ку.
Внутри у Джейкоба, как я чувствовала, что-то было не так. Мне было ясно – его гнетет какая-то темная горечь; как Итана, когда он впервые приехал домой после пожара. Что бы это ни было, Джейкоб не давал волю чувствам – чем бы мы ни занимались.
– Пойдем работать, – говорил Джейкоб, сажал меня в грузовик, и мы отправлялись в парк играть. Я научилась «лежать», я выучила, что у Джейкоба «жди» – значит действительно ждать на одном месте, пока он не скомандует «ко мне».
Тренировки помогали не думать об Итане. Ночью я обычно засыпала с мыслями о моем мальчике: о его руках, его запахе, его смехе и его голосе. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, мне хотелось, чтобы он был счастлив. Я знала, что больше никогда его не увижу.
По мере того как я росла, Джорджия появлялась реже, однако выяснилось, что я не скучаю по ней, поскольку все больше погружалась в работу. Однажды мы поехали в какой-то лес и познакомились с человеком по имени Уолли, который приласкал меня, а потом убежал.
