* * *
За помощь и сотрудничество автор благодарит Аркадия Томульца, Нину Гончарову и протоиерея Василия Савчука, настоятеля храма Св. Константина и Елены в Хотинской крепости.
Аргидава – древнее поселение, крепость.
Википедия
Глава первая
Репочка
Самое популярное имя у нас здесь, в Прикарпатье, – Мария. В горах, например, каждая вторая девочка – Мария.
А ну давай крикни: «Мариииия!» И со всех сторон к тебе тут же подбегут шустрые девчонки и девушки, подплывут молодые матери, неспешно подойдут зрелые женщины, приползут умилительные младенцы и, опираясь на палочку, приковыляют любопытные бабушки. Со следами былой красоты. Потому что природа лепит внешность изнутри. А разве женщина с именем Мария может быть недоброй, завистливой или ехидной? То есть – не красивой?.. Так что давай, крикни. Прибегут, прискачут, притопают. Ну а если не прибегут, не придут, не приползут и не приковыляют, то отовсюду вы просто услышите:
– Га?!
И все они будут Машеньки, Маруси, Марии Ивановны, Манечки и Марички.
И вот когда однажды родилась девочка, папа пришел встречать ее в роддом, взял кулек с репочкой в чепце из рук нянечки и говорит:
– Привет, Маша!
Репочка в кульке нахмурилась, сморщилась и чихнула.
Все хором, папа, мама, бабушка и дедушка, рявкнули:
– Будь здорова, Маша!
А нянечка:
– А почему Маша?
И Машин папа ей:
– А кто? – насторожился так. – Стоп, стоп! Это вообще точно девочка? – поинтересовался и с подозрением заглянул кульку в личико. Потом на маму глянул сурово, а потом уже на нянечку зыркнул.
– Девочка-девочка! – хором успокоили его мама и нянечка. Папа очень хотел дочь.
– Ну значит, Маша, – сразу успокоился папа и разулыбался. – Мария Олеговна, значит.
Нянечка обиженно протянула:
– Н-ну, не знаю, не знаю… А как-нибудь оригинально, например Света? Не хотите назвать? – и засмущалась сразу.
Машкин отец сунул ей коробку конфет и говорит:
– Света? Спасибо вам, конечно, Света! Но у нас, знаете ли, Маша. Нам нравится.
– Ну ладно, – разрешила нянечка. – Пускай Маша. Была бы здоровая.
– И умная! – добавил папа, с обожанием любуясь розовой репкой в кульке.
– И талантливая! – вступила мама.
– И чтобы любопытная! – Как фея из сказки про Спящую красавицу, нянечка Света махнула вслед кульку букетом цветов будто волшебной палочкой. Репка из-под кружевного треугольника с интересом повела глазами за хризантемами, что волшебно рассыпали вокруг невесомые, нежные свои осенние лепестки. И те затанцевали, закружили: фрррр!..
Из блокнота
Настоящий маститый писатель N., задумав книжку о тайнах старинной крепости, как бы сделал? Зачесал бы шевелюру длинную седоватую назад снопом и в косичку, открыл бы вдохновенный лоб высокий белый, стал бы ходить по разным ведомствам и, широко открывая дверь ногой, с порога важно говорить:
– Я известный писатель, я лауреат N., пишу книгу о крепости вашего ничтожного маленького провинциального городка, в котором даже нормального ресторана нет. Но ничего, ничего, вот когда мы с вами издадим книгу…
Он не экономит на движениях и громкости, его становится много в небольшом кабинете, что важно, он бесцеремонно садится без приглашения поудобней и давай описывать, как благодаря его будущей книге расцветет туристический бизнес в городе А., на окраине которого стоит известная цитадель. И не простой книге, а на мелованной бумаге. Конечно, она будет дорогая, уверенно заявляет N., и сердцу каждого, и по деньгам, но ведь это будет книга на века. Она будет переиздаваться, вы будете дарить ее самым именитым гостям.
– Короче, вижу, вы все поняли. – И ладонью о полированный стол, прихлопнув ожидаемые робкие возражения: – Деньги вперед, а то упустите возможность.
И вот что я вам скажу: дадут.
Потому что я читала Ильфа и Петрова и, увы, знаю писателя N.
Исполненный горячей любви к себе и кипящей неутомимой злобой к другим, невероятной пробивной силой и – что очень важно – фантастической работоспособностью, он обладает завидным умением – за ночь, продержавшись на кофе, коньяке и сигаретах, состряпать добротную главу. А то и две, если ночь летняя и теплая. И за два месяца – книгу. А уж рассказывать о тех, с кем на дружеской ноге, и хвастать про тридцать пять тысяч одних курьеров – так это он просто мастер, артист-виртуоз.
Словом, хоть прием и давно известный, описанный в литературе, но по-прежнему действует наверняка. Вот как надо начинать работу! С уверенностью в завтрашнем дне и послезавтрашнем тоже.
А я, увы, трус и слабак. Нерешительный, неуверенный в себе. Все время думаю: да куда мне! И крепость эту обхаживаю со всех сторон, пожалуй, десятки лет уже. С детства. То пытаюсь взять ее штурмом, несусь сломя голову, безоружная, наивная, разину рот от восхищения, готовая узнать, познать, открыть, мол, поделись, умоляю, я же вреда не причиню. А она не сдается. Молчит и не отвечает. То годами веду осаду: шатаюсь вокруг, разговариваю с археологами, с реставраторами, пристаю к научным работникам, гуляю неподалеку, сижу у реки, опершись спиной о крепостную стену. Трогаю камни, глажу, всматриваюсь, мысленно спрашиваю. А она, неприступная, вообще как будто и внимания на меня не обращает, не откликается, высокомерная, холодная, безмолвная. То зайду с главного входа через большой деревянный вечный мост, то со стороны Днестра, добравшись моторной лодкой с помощью друзей. То отдаю мзду за вход, как обычный турист, то забегу нелегально, тайными тропами, в обход. То прихожу побыть наедине, когда нет никого, только она и я, стою, прислушиваюсь. То заявлюсь в крепость в дни исторических реконструкций, когда играет она с новыми поколениями в баталии, сражения, осаду и штурмы, играет не всерьез, легко, посмеиваясь, как кошка с мышкой, мол, ну-ну, попробуйте. Ты мне никто, как будто говорит она мне, и сил у тебя недостаточно, и душа у тебя, как вижу, мелкая, и намерений твоих я не чувствую, неконкретны они, твои намерения, туманны они, твои намерения. Таких много тут было во все века, и никто, ни один не взял меня ни силой, ни лаской, ни уговорами, ни посулами. Да, бывало, стояли во дворах моих разные люди, бились и убивали друг друга, жгли, разрушали, уничтожали, но ни один, ни один тайн моих не узнал и не унес.
Она притягивает меня так, как будто в прошлой жизни я имела к ней близкое, практически родственное отношение. Знать бы, знать бы. Да, я хожу туда часто, брожу по крепости и вокруг подолгу, обязательно вожу туда своих гостей, рассматриваю ее чужими глазами. И кажется, я там помню и знаю все: каждый камень, каждую ступеньку. Руки мои помнят прикосновение к холодным стенам и к деревянным перилам мостов и лестниц, сердце мое помнит страх высоты, когда поднимаешься на самую высокую башню и с нее смотришь вниз, ноги помнят, как бежать потом к Днестру, куда и как ступать, перескакивая с камня на камень, чтобы не поскользнуться и не упасть. Мне кажется, я помню и чувствую едва уловимый из прошлого запах костров, дыма, мокрой шерсти, кожи, лошадей. Железа запах едкий такой, что чувствуется во рту. Я слышу запах грязи, крови, пожарищ. Скошенной травы и гнилых водорослей. Когда я привожу туда гостей своих, всегда спрашиваю, заглядывая пытливо в лицо:
