– Ну, этот бартер подойдет, – охотно согласился Коробов.
– Вот и славно, – сказал я. И добавил, прищурившись: – Так что там с ухажером Ларисы Андреем?
– Здесь много чего, – раздумчиво произнес Володька. – Во первых, его зовут Андрей Викторович Батин. Во‑вторых, «Шкода Йети» принадлежит именно ему. В‑третьих, ему двадцать восемь лет, и он брат известного в Москве преступного авторитета Бати, еще лет пять назад промышлявшего угонами и кражами автомобилей, а в настоящее время легализировавшего весь свой автомобильный бизнес. Ну, почти весь… По нашим сведениям, иногда он все еще принимает заказы на угон элитных автомобилей вроде «Мерсов» эс-класса, «Ауди» а‑восемь или «майбахов».
– И что из этого следует? – спросил я.
– А то, что этот Андрей наверняка в деле своего криминального брата, – ответил Коробов.
– Ты полагаешь, что Лариса что-то узнала про его делишки, и потому они поругались?
– Это вполне возможно.
– Ну, не думаешь же ты, что это Андрей убил Ларису? – поинтересовался я, не скрывая иронии.
– Не думаю, – ответил Коробов. – Но версия такая имеет место быть, как говорят у нас в управлении… И у нас она будет отрабатываться.
– А как же тогда Сания? Ее кто порешил? И за что?
– Ты чего меня прессуешь? – возмутился Володька. – Я ни черта не знаю. К тому же Зимин только сегодня принял дела…
– Мальчики! Вы что, забыли, что мы существуем? – прервали нас женщины. Кажется, они наговорились про прически и шмотки и теперь жаждали внимания, комплиментов и общения с нами. Что ж, они имеют на это право…
К половине седьмого почти все было съедено и выпито. Однако уходить из «Мечты» не хотелось. Хотелось полулежать на удобных диванах, слушать, как уютно потрескивают дрова в камине, и тихонько подпевать за Чижом:
Давай разроем снег и найдем хоть
одну-у мечту-у,
Ты сказала, ты знаешь – она живет та-ам.
Принесем домой и оставим с собой
до-о весны-ы,
А потом с балкона отпустим ее –
пу-усть лети-ит.
Колокольчик в твоих волоса-ах звучит
соль-диезо-ом.
Колокольчик в твоих волоса-ах…
– А давайте будем ходить в это кафе хотя бы раз в неделю! – предложила Вероника. – Устраивать такие вот посиделки, как сегодня. Ну, типа семейных обедов или ужинов.
Мы с Ириной быстро переглянулись: семья – увы, наша больная тема, на которой как-то разок мы уже споткнулись и едва не раскололи об землю наши трепетные отношения. Володька на это предложение то ли хмыкнул, то ли буркнул нечто нечленораздельное (его не поймешь, в отличие от меня он умеет скрывать свои чувства). На этом инициатива Вероники и заглохла.
Один я произнес из вежливости:
– А что, можно…
С четверть часа мы лениво, как наевшиеся крокодилы, переваривали съеденное и выпитое. Бывает такое состояние после сытного обеда, когда абсолютно ничего не хочется, да и не стоит двигаться, иначе можно смазать весь полученный кайф. Как хотите, а минут двадцать, а то и сорок после обеда надо провести в расслабленном состоянии, никуда не спеша и, естественно, не дергаясь. В этом состоянии душа и тело отдыхают по-настоящему. И надо им в этом поспособствовать…
Бодрее всех среди нас смотрелась Вероника, поскольку съела и выпила меньше остальных. Она еще пыталась как-то поддерживать беседу, говорила, оглядывая нас, а мы смотрели на нее и друг на друга осовелыми глазами и поддакивали, совершенно не вникая, о чем она ведет речь.
Подошел официант, мы с Володькой скинулись и рассчитались за обед. Это событие вывело нас из состояния полудремы и сытой неги. Вот теперь, так славно отдохнув, можно было двигаться…
– Ну что, по домам? – предложил Володька. – Вас подвезти? – спросил он меня и Ирину, явно с надеждой, что я откажусь.
– Мы пройдемся, – ответила за нас обоих Ирина. – Тем более что надо как-то растрясти к ночи такой обед.
– Чтобы было, куда поужинать, – добавил я.
– А вы что, будете еще и ужинать? – округлила глаза Вероника и даже приоткрыла от изумления свой прелестный ротик.
– Ну, конечно, после такого обеда только легкий ужин: жареная картошечка с мясом, грибной жульенчик со сметанкой, селедочка под шубой… Ну, может, съедим еще по кусочку торта, – на полном серьезе проговорил я, наблюдая, как глаза Вероники приобретают совершенно идеальную округлость монет.
– Да не слушай ты их, – засмеялся Володька. – Это они так нехорошо шутят…
– Правда? – посмотрела на нас Вероника, не зная, улыбаться этой нашей шутке или нет.
– Нет, – ответил я. – Ужинать мы будем непременно: жареная картошечка с мясом, грибной жульенчик со сметанкой, селедочка… – Но все же не выдержал и тоже засмеялся.
– Так вы не едете? – переспросил Володька.
– Нет. У нас намечается вечерний моцион: пешая прогулка до дома.
– Ну, смотрите, – с некоторым облегчением произнес Коробов.
– Езжайте, езжайте, – махнул я рукой.
– Хорошо, – произнес Володька. – Тогда… будем на связи.
– Ну, как тебе обед? – спросил я Ирину, когда мы прошли несколько шагов.
– Замечательно, – ответила она.
– А как тебе Вероника?
– Вполне нормальная баба, когда не напускает на себя некую значимость. Я думаю, твоему другу с ней хорошо.
– Я тоже так думаю, – согласился я, хотя можно было бы и поспорить. Но спорить и вообще чего-либо говорить не хотелось.
Давай разожжем костер и согреем хоть
одну-у звезду-у,
Ты сказала, что нужно делать именно та-ак.
Мы будем сидеть у огня и рассказывать
друг дру-угу сны-ы,
А потом нам споет свою песню первая
птица – и‑и улети-ит.
Колокольчик в твоих волоса-ах звучит
соль-диезо-ом.
Колокольчик в твоих волоса-ах…
Я вдруг поймал себя на мысли, что я, в общем-то, счастлив. Это раньше мне думалось, что счастье – это когда случается вдруг нечто невозможное и крайне редкое, во что ты так долго верил, к чему все время стремился и чего терпеливо желал и ждал. То есть счастье есть, по сути, исполнение самой заветной мечты. Так мне раньше казалось. Но сейчас я думал иначе: вот идет рядом дорогая мне женщина, ей со мной хорошо, как и мне с ней… Я сыт, обеспечен, имею любимую работу, кров и примерно знаю, что будет в ближайшие дни. Нет, я не столь самоуверен, как Миша Берлиоз из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», за что, собственно, Берлиоз и поплатился собственной жизнью, поскольку не следует дергать судьбу за усы. Но то, что народилось внутри меня, можно было назвать счастливым состоянием души. И тела, разумеется.
Может, это я старею? Как-никак с прошлого года мне пошел четвертый десяток. Возможно, поэтому мне в голову приходят столь простые и прозаические мысли.
