— Митя, закрой рот и ешь.
— Энто как? — удивился он.
Я подумал и решил не углубляться.
— На тарелке ещё что-нибудь осталось?
— Нет.
— Ну и... приятного аппетита. Мы с Бабой-ягой как-нибудь перебьёмся до ужина. В конце концов, у нас в избушке целый дьяк есть. Сможем его на продукты обменять, если что?
— Отчего ж не смочь, Никитушка? — почесав бородавку, ответила бабка. — У Кощея слуг немного, но и тех, кто есть, кормить-поить надобно. А Филимон Митрофанович для борща хороший навар даст, энто я тебе как опытная домохозяйка говорю...
— Вообще-то я шутил.
— Дык и я тоже, соколик. — Яга подмигнула мне, тихо прошептав на ухо: — Правильную линию гнёшь, участковый, не надо Митеньку зазря пугать. А дьяк ужо и впрямь зажился, хватит ему небо коптить...
Я уставился на неё, как на мать Терезу в маскхалате с автоматом Калашникова наперевес. Бабка у нас хорошая, это просто нахождение в таком злачном месте так на неё влияет. Вот вернёмся в Лукошкино, она сразу опять подобреет...
— Сыты ли, пьяны, гости милицейские? — Дверь в кабинет снова распахнулась, и на пороге появился Кощей, одетый уже по-домашнему.
Длинный персидский халат почти до пола, подпоясан широкой алой лентой на испанский манер, восточные тапки с загнутыми носами на босу ногу, на голове турецкая феска, а в зубах длинная трубка с гнутым чубуком в турецком стиле.
— Гламурненько, — признал я.
Гражданин Бессмертный кокетливо улыбнулся от уха до уха и предложил:
— Покуда я думу думаю, как бы половчей вас всех под корень извести, не изволите ли по домику моему ничтожному с экскурсией прогуляться?
— Отчего ж ноги не размять? — с готовностью вскинулась Яга.
Мне тоже было небесполезно посмотреть, что у него тут и где. В те наши короткие, несанкционированные визиты мы, разумеется, даже не пытались осмотреть весь дворец. Цель была иная — навести шороху только в кабинете и паре прилегающих помещений. Оказалось, что дворец у Кощея Бессмертного несколько больше, ну то есть примерно раз в пять-шесть, чем царские палаты.
Правда, размещалось всё на одном этаже, зато разветвлённо, кучей комнат во все стороны. И, уж поверьте, посмотреть там было на что. И не мне одному...
— Никита Иванович, а можно мне вон ту бабу мраморную пальцем в пузо ткнуть? Уж больно на живую похожа. — Бедный Митя метался как ужаленный от одной картины или статуи к другой. — А ежели фавна вот энтого за шерсть на спине дёрнуть, он меня по-человечески пошлёт али по-козлиному?
Кощей шёл впереди, вальяжно пуская клубы дыма из трубки, но было видно, что простодушное восхищение нашего младшего сотрудника такой галереей искусств явственно льстило его самолюбию. У бандюганов такое бывает.
Баба-яга больше крестилась да плевалась, у неё «развратное Возрождение» вызывало скорее тихую зависть за бесцельно прожитые годы. Пару раз бабка даже проворчала сквозь зубы, что уж она-то в молодости ещё стройнее была, но всех желающих ейные красоты голыми изобразить без сомнения в печь отправляла, вместе с холстом и кисточкой!
Я же ещё со школы был приучен к Пушкинскому музею и Третьяковской галерее, поэтому в экстаз не впадал, пока не увидел полотно со святым Георгием на разноцветном коне с шестью ногами. Лицо драконоборца было просто разделено на две половинки жёлтым и синим, копьё изогнулось в радугу, а змей скорее походил на полосатый бабкин носок с зубами.
— Новичков! — безошибочно угадал я.
— Он, он самый, — довольно подтвердил Кощей. — Прикупил по случаю пару картин, поддержал художника копеечкой. На перспективу взял, потом втридорога продам.
Получается, не одни мы в Лукошкине оценили творчество иконописца-авангардиста. На миг я даже проникся симпатией к культурному уровню гражданина Бессмертного, хотя и знал — верить ему нельзя. Ни в чём, ни на миг, особенно в вопросах союзничества и гостеприимства.
А Митька меж тем продолжал беготню по залу, издавая совершенно неконтролируемые вопли и стоны...
— Ой, гляньте-ка, лошадь полосатая! А энто что ж за зверь невиданный, с карманом на брюхе? А вон то чудо в перьях, с ногами лысыми, как дьякова маковка?
— Бабуль, у нас что, младший сотрудник милиции элементарной зоологии не знает? Страуса с гражданином Груздевым ассоциирует?
— Откуль, Никитушка, — смутилась Яга. — Они ж тока грамоту и прошли. Да и в той одни обзывательства неприличные, как тока у дьяка язык не отсохнет сочинять...
Это, кстати, да. Это серьёзно. Было дело, когда наш непримиримый борец с милицией пришёл в наше же отделение с жалобой на самого отца Кондрата, который запретил ему Евангелие в детские стишки переводить. Для лучшего начального образования!
Как сейчас помню:
Говорит Адаму Ева:
— А я без одёжи.
А Адам ей отвечает:
— Я, как видишь, тоже.
— Хочешь яблочка отведать?
Я уж откусила.
Съел тут яблочко Адам,
Чует, прёт в нём сила!
...Ну, дальше, наверное, не надо, там уже полный беспредел пошёл, даже для взрослых. Фантазия у нашего дьяка богатая, а личная жизнь бедная, вот он и компенсирует творчеством.
— А это что у вас? — невольно дёрнулся я у одной полуоткрытой двери.
— Зеркало волшебное, — скрипнул зубом Кощей. — Купил по случаю, взамен того, что вы в прошлый раз испортили!
— Извините, — попытался припомнить я. — Одно разбилось случайно, причем по вашей же вине. Второе... Ну, мы включили, посмотрели, и всё.
— И всё?!! А кто мне там настройки сбил, что оно теперь только девиц на купанье и показывает?!
Митя покраснел до ушей и попытался спрятаться за бабку.
— Шестерых мастеров извёл, ни один заразу эту выковырять не может! Пришлось венецианское брать, а оно со мной только на итальянском и разговаривает! Забодался уже: «Си, синьор Кощенто! Бонджорно! Грацие милле! Пер фаворе!» Пошли уже отсель...
— Дяденька Кощей, а позвольте с вопросом домогнуться? — осторожно начал наш младший сотрудник, когда мы прошли по галерее дальше. — Вот вы хоть и злодей, каких свет не видывал, но всё ж таки где-то в глубине души...
Митины слова были прерваны громким лязгом упавшей стальной решётки. В одно мгновение мы всей опергруппой оказались заперты в полупустой комнате, а этот лысый гад в халатике хладнокровно выпустил трубку из зубов и без улыбки заключил:
— Вот вы и попалися, менты поганые. Лютой казни я вас завтра предам, как придумаю каждому из вас смерть страшную, муку нестерпимую, боль жуткую...
Я рванулся было ответить, но Баба-яга мягко удержала меня за рукав. И правильно. Всё, что я мог бы и хотел ему сказать, он сто раз слышал от других пленников. В любой ситуации стоит сохранять достоинство.
