Я привел сюда пса, чтобы он размял лапы, впервые после исчезновения Клары как следует побегал на свободе. Не захотел. Да, отходил в сторону, тыкался мордой в корни деревьев, но не спускал с меня глаз. Значит, Догго доверял мне, чего я раньше не замечал. Хотя не исключено, что он представлял главным именно себя и следил, чтобы я не озорничал.
Был замечательный, солнечный, ветреный майский день, и я решил доставить нам удовольствие, сделав круг на лодке по Серпантину. Догго бесстрашно вскочил на борт и, устроившись на носу и положив лапы на планшир, взирал на воду, как с палубы юта капитан. Подергивал задними лапами и поскуливал всякий раз, когда мы проплывали мимо уток. Вряд ли ему нравилось сознавать, что им, как другими собаками, владеют низменные инстинкты.
Вчера вечером чуть не сорвался мой воскресный обед с сестрой. В тот момент, когда она открыла дверь своего дома, мне захотелось повернуться и уйти.
– Боже, собака! – воскликнула Эмма.
Я люблю сестру. Разумеется, люблю. Когда разошлись мама с папой, Эмма заменила мне их. Просто я уже пять лет не видел ту сестру, которая бы задушила меня в объятиях и отпустила бы шутку по поводу того, какое дрянное красное вино я принес. Эмма почему-то решила, что теперь в ее жизни все должно быть «так, а не иначе». Явление брата с собакой – непредвиденный раздражающий фактор, деталь, какую сестра пыталась вписать в представление о том, как она проведет следующие несколько часов.
– Не беспокойся, он уже почти научился проситься на улицу.
– Дэн!
– Шучу.
У Эммы с Данканом было двое детей. Мило, вечно хныкающий карапуз-двухлетка, спал наверху. Шестилетняя Алиса играла на пианино в кухне-столовой в подвальном этаже. Она-то и была причиной, почему я согласился на этот обед.
– Кто там так ужасно шумит? Ах, это ты! – Она увидела меня на лестнице. – Дядя Дэн! – Девочка свалила стул, перепрыгнула через него и обхватила меня за пояс.
– Что ты мне плинес?
– Принес, – поправила Эмма.
– Почему ты решила, что я тебе что-то плинес?
– Потому что ты всегда плиносишь. Ты мой крестный! – На лестнице появился Догго, и девочка изумленно распахнула глаза. – Ты плинес мне собаку?
– Принес, – повторила Эмма. – Это собака дяди Дэна.
– Его зовут Догго, если ты не предложишь кличку получше.
Маленькое личико Алисы посерьезнело. Она долго думала и наконец произнесла:
– Хорошая кличка.
Я сделал вид, будто испугался.
– Ой! – похлопал себя по карману джинсов и с удивленной миной достал пакетик. – Что это у меня такое?
– Мне! Мне! – закричала Алиса.
Это было серебряное ожерелье.
– Символ мира, – объяснил я.
– Мира?
– Потому что в мире очень много войн и убийств.
– Ты еще ей покажи фотографии насилия в Интернете, – усмехнулась Эмма.
– Хорошее, – расцвела Алиса. – Надень на меня.
Данкан находился в саду и махал над мангалом куском картонки.
– Проклятый уголь совсем отсырел. Всю зиму пролежал в сарае. Рад тебя видеть. – Он прервал процесс махания, чтобы пожать мне руку.
Данкан хороший малый, из тех, кого хочется иметь рядом в окопе, парень, кому можно было бы сказать: «Данкан, старина, капитан спрашивает, не сгонял бы я по-быстрому в разведку на ничейную землю, а у меня жутко болит голова». И он бы пошел за тебя, вернулся невредимым и, не исключено, заодно заработал бы медаль. Данкан совершенно не похож на прежних партнеров Эммы, слабаков, которые, когда я был юнцом, учили меня ругаться, курить и слушать Боба Дилана.
– Я расстроился, узнав о вас с Кларой, – смущенно произнес он. – Поставил бы пять к одному, что вы не сойдете с дистанции.
Данкан всегда любил делать ставки. Смотрел на жизнь, просчитывая шансы. Но больше не играл – Эмма не разрешала. Разве что на работе, где занимается торговлей облигациями итальянского банка.
– Может, все еще образуется?
– Вряд ли.
Я действительно так считал. Пару недель изнывал от жалости к себе – был сбит с толку, чувствовал себя уязвленным, даже жаждал мести. Но не стал одним из тех жалких идиотов, которые разжигают в себе ненависть к людям, решившим от них избавиться.
– Сорвалась с места? – Взгляд Данкана стал задумчивым. – Ты не знаешь, куда она делась?
– Нет.
Он снова начал махать картонкой.
– А мне она нравилась.
– Правда?
– Точно. По большей части.
– Ее бы непременно тронуло, знай она, что нравилась тебе по большей части.
Данкан всегда смеялся, как плохой актер по заказу, и теперь сдавленно проквакал:
– Ха-ха-ха. Не могу утверждать, что с ней всегда было просто.
Это он так вежливо выражался, а имел в виду, что порой Клара совершенно слетала с катушек.
Я пришел первым, но был не единственным гостем. Ждали еще семейную пару Хьюго и Люсинду, с которыми я уже несколько раз встречался, и Фрэн – приглашенную для меня девушку, работавшую в банке Данкана исследователем-аналитиком. Я решил, что ее пригласили для меня, поскольку она одного со мной возраста. Фрэн замкнута, раздражительна, иронична. Она нелицеприятно отозвалась о Догго, пренебрежительно об Ислингтоне, где мы все собрались, и бросала ехидные замечания о родителях, бесконечно бубнящих о своих детях. Вполне достаточно, чтобы оттолкнуть от себя любого через двадцать минут.
Пока Данкан сражался, стараясь не позволить распластанной ноге барашка превратиться в уголь, я смотрел на Фрэн через тиковый стол в саду и удивлялся: почему умной женщине нравится выводить из себя людей? Складывалось впечатление, что она сознательно совершает социальное самоубийство. От этого Фрэн, конечно, кажется исключительно интригующей, но лишь потому, что привлекательна. Не будь у нее такой внешности, сидела бы она у себя дома.
Когда Фрэн прошлась по одержимости среднего класса употреблять в пищу органические продукты, у меня именно это невольно и сорвалось с языка:
– Если бы не твоя внешность, сидела бы ты сейчас дома в полном одиночестве.
– Дэн! – одернула меня Эмма.
– Думаешь, я не знаю? – Фрэн с удивлением взглянула на меня. – А тебе спасибо. Это была первая искренняя фраза, которую я услышала с тех пор, как пришла сюда.
– Жизнь – не только искренность, – буркнул Хьюго.
Фрэн не обратила на него внимания и продолжила сверлить меня взглядом.
– Скажи что-нибудь еще.
– Quid pro quo.
[3]
Фрэн опустила очередной ломтик салями в пасть Догго.
