– Значит, завтра.
Я предпринял последнюю попытку:
– Вы не можете с Догго так поступить. Он здесь расцвел. Ваше решение его сломит.
– Вернитесь за землю, Дэн. Он собака, с ним ничего не случится.
Но я понимал, что Догго придет в отчаяние и вместе с ним я. Пес не только составлял мне приятную компанию и создавал в жизни забавное разнообразие, он стал частью моего личного окружения. Мне хотелось сказать: «Если уйдет он, я тоже уйду». Но это только бы сыграло Миган на руку. Что же до Ральфа, я посмотрел на него и вспомнил, что недавно мне по секрету сказал Тристан в ресторане. И подумал: «Старый ты дурак, не исключено, что ты только что подписал собственный смертный приговор».
Эди разозлилась, когда я ей рассказал о случившемся. И пообещала натравить Тристана (ничего подобного неделю назад она бы мне не сказала).
– Не нужно, – отозвался я.
И озвучил свою версию, как Миган подложила в кабинет собачий кал, чтобы подставить Догго.
– Боже, какое дерьмо, – прокомментировала, вздохнув, Эди.
Мы специально задержались допоздна, чтобы уйти из дизайнерского отдела последними. Идея снять расследование на телефон пришла в голову Эди.
– За дело! – призвала она.
В маленькой кухне стояло ведро для мусора с откидывающейся крышкой. На самом его дне я нашел то, что искал, – выброшенный пластиковый пищевой контейнер. Из содержимого осталась маленькая кроха, но запах не оставлял сомнений – в контейнере переносили кал. Слабая улика совершенного преступления – любой стоящий защитник не оставит от нее камня на камне, но она бесспорно подтверждала мои подозрения: в этой посудине Миган доставила на работу замороженное собачье дерьмо. Именно замороженное. Только так она могла сохранить во время транспортировки форму кучки в первозданном виде. Я надел хирургические перчатки (купленные в «Джоне Льюисе» на Оксфорд-стрит) и переложил контейнер из мусорного ведра в запечатываемый пакет для холодильников.
– Так будет надежно. – Эди опустила телефон. Я не сообразил, шутит она или говорит серьезно, пока не увидел ее улыбку. – Храните как следует.
Мы втроем шествовали к Оксфорд-серкус, когда она спросила:
– Что у вас на сегодняшний вечер? Думаю, нам надо обсудить, как завтра разыграть Миган.
– Четверг – мой футбольный день. Играем шесть на шесть под эстакадой.
– Вы хороший футболист?
– Не очень.
– Значит, ваше отсутствие не будет критическим, если я приглашу вас к себе домой на ужин.
– Удивлюсь, если мое отсутствие вообще заметят.
Я покривил душой: играть впятером против шестерых тяжело. Ничего, переживут.
Я ошибался, когда представлял квартиру Эди апофеозом минималистской элегантности. Жилье выглядело так, словно в него только что вломились грабители. Повсюду разбросанная одежда, в каждом углу стопки книг. Съезжая, Дуглас увез с собой почти всю обстановку: шкаф, комод, сервант, книжные полки. Мы оба понимали, что это слабое извинение творившемуся в квартире хаосу. Зато Догго был на небесах от счастья: нюхал и фыркал, прокладывая себе путь через завалы. Я подумал, уж не учуял ли он запах Тристана?
Эди открыла бутылку приличного белого бургундского и показала, как по-настоящему готовить ризотто по-милански.
– У вас всегда в холодильнике домашняя курятина?
– А у вас?
– Молоко, масло. Я часто питаюсь вне дома.
– С Догго?
– На улице есть отличное местечко со столиками на улице. Там его хорошо знают.
– И никакой социальной жизни? – Эди озорно улыбнулась.
– Отчего же никакой?
– Расскажите мне о своих друзьях.
Так начался вечер. Я помешивал ризотто деревянной ложкой, а Эди лила в него что-то. Она была хорошей слушательницей. В ее интересе ощущалось нечто уклончивое: вопросы ставились так, чтобы я продолжал говорить о себе, о чем угодно, только бы увести разговор от нее самой. Пять лет вроде бы ничто, но вдруг этот срок показался мне большим. Когда тебе тридцать лет, большинство твоих друзей определились в жизни, нашли сферу деятельности, не сомневаются в выборе и делают карьеру. Эди сама указала на разницу: никто из ее знакомых никуда пока не пробился.
– Все изменится, когда в будущем году вы получите награду за дизайн и рекламу нашего лосьона для рта.
– Ладно вам… – скептически протянула она.
– Это непременно когда-нибудь произойдет.
– Ну и какие возникают ощущения?
– Кому не хочется немного признания? Мы же работаем не на благотворительность. Ощущения хорошие.
– Но?
– Из-за этой побрякушки даже незнакомые вам люди начинают желать вам провала.
– Ну и черт с ними!
Я улыбнулся.
– Вот это характер. Далеко пойдете.
– Надеюсь, вместе с вами.
Ее слова удивили меня. Неужели Эди почувствовала мое разочарование тем делом, которым мы занимались?
– Не вижу причин, почему бы нет.
– Зато я вижу.
– Эди, я понятия не имею, куда вы клоните.
Она положила половник и посмотрела мне в лицо.
– Прекрасно все понимаете. Между нами стоит он. Разве я не права? Подскажите, как мне поступить?
Внезапно я потерял дар речи и ощутил пустоту в голове – не был готов к такому повороту. Иногда тешил себя мыслью, но не мог представить…
– Порвите с ним.
– Порвать?
– Скажите, что между вами все кончено.
Глаза Эди затуманились.
– Я о Толстом Треве, – произнесла она. – Я думала… Сама не знаю, что думала.
Эди боялась, что я вернусь к своему прежнему коллеге, а я неправильно понял ее слова.
Мы посмеялись над ошибкой, но привкус неловкости не исчез. Его не рассеял даже приятный ужин – такого вкусного ризотто мне еще не приходилось пробовать. Догго получил собственную миску и в ней добавку в виде мозговой косточки. Быстро все проглотив, он от удовольствия залаял. У Эди был приготовлен для него подарок, но она никак не могла найти его.
– Знаю же, что он где-то здесь. – Наконец подарок обнаружился под диваном. Это была тонкая нераспечатанная коробочка.
– Что это?
– Кино.
В коробке оказался диск с картиной «Марли и я». Фотография на обложке изображала главных героев (их исполняли Оуэн Уилсон и Дженнифер Энистон). Они стояли, обнявшись, привязанные длинным поводком к золотистому лабрадору. Название что-то смутно пробудило во мне. А Догго, бросив взгляд на Дженнифер, бешено забегал кругами по комнате, затем встал и пыхтя смотрел на Эди.
