Когда вагон был готов к отправке, неожиданно позвонили из Читы, из областного Совета. Какой-то служака потребовал атамана Семенова и грозно поинтересовался, что там происходит на станции.
— Разве что-то произошло? — насмешливо переспросил его Семенов, вежливо представившись перед этим. — Ах да, была небольшая потасовка. Но теперь уже все спокойно. Везде абсолютно спокойно. А что у вас в Чите?
— Вы не ответили на мой вопрос, товарищ, простите, господин Семенов! Как работник Читинского Совета я прошу объяснить, какая обстановка сейчас на станции Маньчжурия. У нас есть сведения…
— О, у вас даже есть какие-то сведения? — сдержанно рассмеялся Семенов. — У вас еще есть сведения… Слушай, ты, гнида краснопузая! Доложи там своим, что на станции Маньчжурия восстановлена власть атамана Семенова. Ваши красногвардейцы, советчики и дружинники пытались помешать этому. Но теперь они мне уже не мешают.
— Как я должен понимать это? Я обязан доложить, что вы их расстреляли?
— Расстрелял? Ни в коем случае. Патроны у меня ценятся дороже, чем жизнь предателей Отечества. Их жизни не стоят дороже веревок, на которых я их перевешал. Так и доложи своему Совету. И еще… Через сутки на ваш адрес прибудет вагон с ценным грузом. С оч-чень ценным грузом.
— Каким именно? — уже совершенно иным, глуховатым, дрожащим голосом спросил «советчик».
— То есть как это с «каким»? С вашими товарищами. Не забудьте встретить его с оркестром. Как полагается во время официальных приемов. Все!
— Чанчунь, господин генерал, — прервал его воспоминания адъютант.
Впереди, по ту сторону реки, сплошной стеной представало хаотичное нагромождение изогнутых, словно французские треуголки, типично китайских крыш. Стен почти не было видно, сплошные крыши — чужого города, с чужой судьбой. Он подступал к самой кромке берега, загадочный и коварный, готовый в любую минуту озарить чужеземца своим азиатским оскалом неискренности.
— Возьмем его, а, полковник? И превратим в столицу Российской Маньчжурии. «Российская Маньчжурия», как, ротмистр, звучит?
— Диковато как-то, — мрачно проговорил Курбатов. — Все равно, что «Японская Россия».
— «Японская Россия», говоришь? Ну, этому никогда не бывать. А вот в «Российской Маньчжурии» вам была бы уготовлена должность правителя, в соболях-алмазах! Со дня вашего восхождения на престол история Маньчжурии исчислялась бы как «период династии Курбат».
— Скорее «Курбаши». Для азиатского уха милозвучнее, — поддержал его полковник. Он привык к пропитанному скептическим юмором фантазированию генерала. Иногда атаман настолько увлекался им, что было трудно определить грань, отделявшую реальное стремление от «умственной забавы». — Так что, бросать в атаку кавалерию?
— Валяйте, полковник. Сначала польских драгун. За ними конницу Мюрата. Завершать, как всегда, будет старая гвардия.
Когда в 1931 году Маньчжурия оказалась захваченной самураями, никаких особых конфликтов с японцами у генерала не возникало. При первых же встречах с командованием Квантунской армии он сумел убедить японцев, что наличие его войск ни в коей мере не будет служить препятствием для нормальной работы их военной и гражданской администраций. В то время как для большевиков они будут постоянным напоминанием о том, что их срок истекает. А это уже политика.
Начальник второго отдела штаба Квантунской армии подполковник Исимура, в ведении которого оказались все белоэмигрантские войска, сам предложил увеличить численность отрядов и значительно улучшить их военную подготовку с тем, чтобы они могли полноценно взаимодействовать с частями его армии. Особенно укрепилось доверие атамана Семенова к японцам во время боев у реки Халхин-Гол. Он не забыл, что японцы не бросили тогда его сотни под пулеметный огонь красных и монголов, не прикрылись ими, а расчетливо держали в тылу, чтобы использовать лишь тогда, когда войска перейдут границу с Россией и потребуется учреждать оккупационную власть.
Но, к сожалению, этого не потребовалось, в соболях-алмазах. Японцы оказались слишком нерешительными. Они не могут понять, что Россия — это не какая-то там Малайзия или Вьетнам.
Если уж выступать против нее, то всей мощью вооруженных сил. Широким фронтом. Предварительно заслав мелкими отрядами десять — пятнадцать тысяч диверсантов, которые бы деморализовали ближайшее приграничье.
Но, с другой стороны, японцы немало потратились, чтобы в Маньчжурии могло более-менее нормально действовать созданное при его, атамана Семенова, штабе «Бюро по делам российских эмигрантов». Они помогли сформировать отряд «Асано», «легион избранных», как назвал его любивший напыщенные определения Родзаевский. И, наконец, уже в прошлом году японское командование пошло на то, чтобы развернуть «Асано» в «Российские воинские отряды» армии Маньчжоу-Го. Оно же довольно щедро оплачивало обучение и содержание почти шеститысячного «Союза резервистов», члены которого продолжали находиться на государственном содержании и даже обмундировывались.
Однако всего этого теперь уже было мало. Шли годы. Красные укрепляли свою власть по всей Необъятной, а Кванту некая армия продолжала топтаться на берегах Амура и Аргуни. Топталась там даже летом сорок первого, когда Красная армия находилась в отчаянном положении. И когда сам факт наступления японцев, пусть далее не очень успешного, мог поставить большевизм на грань гибели.
Именно тогда, в июне сорок первого, он, главнокомандующий вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа генерал-лейтенант Семенов, перестал понимать логику действий японского руководства. Просто-напросто отказывался понимать ее. Несколько раз он прорывался к командующему Квантунской армией. Пытался убеждать начальника штаба. Атаковал рапортами своего непосредственного шефа генерала Томинагу
[22]
и начальника разведки Исимуру.
Однако все это оказалось бесполезным. Японцы продолжали вежливо улыбаться, кланяться, соглашаться со всеми его доводами и снова улыбаться. Больше всего рубаку Семенова раздражали их улыбки. Лучше уж материли бы. По крайней мере это было бы доходчивее, а главное, по-русски.
Пытаясь как-то досадить самураям, Семенов, рискуя не только карьерой, но и головой (ибо японцы слишком ревниво относились к тому, куда направляет свой взор Семе-нов-сан), демонстративно высказывал восхищение действиями Гитлера и даже угрожал, что в случае, если Квантунская армия не начнет боевых действий, он через Персию уведет свои части в Турцию, чтобы с помощью турецких властей перебросить их в Югославию, на соединение с казачьим станом генерала Краснова.
О, если бы ему в самом деле удалась эта операция! Если бы, наконец, закончилось блуждание по диким сопкам Маньчжурии и он смог присоединиться к генералам, для которых почти родными стали Белград, Рим, Берлин, Будапешт…
Вот только японцы так и не восприняли всерьез ни его восхищения Гитлером, ни намерения увести войска в Турцию. И это тоже оскорбляло атамана.