— Господа офицеры, — властно проговорил Эрнст выслушав доклад одного из офицеров, наверное, подтвердившего, что все в сборе, — тот докладывал вполголоса. — С этой минуты ни один из вас не должен покидать стены отеля. Столы вам накроют здесь.
— Тогда зачем покидать эти стены? — вслух удивился Мулла, не опасаясь быть услышанным.
— Вином не злоупотреблять, — не обратил внимания на его реплику Эрнст. — В семь утра, получив в подкрепление нескольких парней из Фриденталя, мы вылетаем. Поэтому всем сохранять надлежащую форму. Почувствуйте себя на этот вечер исполнительными, послушными юнкерами — иногда это приятно, даже как воспоминание о юности. Маршрут вам будет сообщен только на борту самолета. Характер задания — лишь после прибытия в пункт назначения. Все, что вы с этой минуты услышите, увидите и совершите, сразу же после завершения операции должно быть вами забыто. Само собой разумеется, из отеля не вести никаких телефонных разговоров. Вопросы есть?
Перед ним стояли люди, чья профессиональная подготовка начиналась как раз из того, что их основательно отучивали не только задавать лишние вопросы кому бы то ни было, но и вообще задаваться ими!
— Гауптштурмфюрер Штубер!
— Я! — вздрогнул от неожиданности Вилли. По тому, как далеко не сразу Эрнст сумел отыскать его в группе рассредоточившихся по залу офицеров, он понял, что тот це знал его ни в лицо, ни по приметам..
— По приказу гауптштурмфюрера Скорцени вы назначаетесь старшим этой команды Икс.
Прежде, чем ответить «яволь», Штубер приблизился к Эрнсту. Он не мог упустить случая познакомиться с ним поближе.
— У вас еще появится такая возможность, — отлично понял его диверсант в штатском.
— Несомненно, — стушевался Штубер.
— А сейчас, господа, нам подадут ужин, — объявил «специалист по Восточной Африке» тоном дворецкого, привыкшего распоряжаться на балах. — Вы свободны. — А выждав несколько секунд, пока офицеры предадутся прерванному знакомству друг с другом, вновь обратил внимание на все еще не отходившего Штубера. — Скорцени говорил о вас, как об очень перспективном диверсанте, гауптштурмфюрер.
— Иначе я бы просто не продержался столько в украинских лесах.
— Утверждают, что вы отличились еще в первые дни войны, где-то на Днестре, совершив сногсшибательный рейд в глубину русского укрепрайона.
— Кто из нас не отличался в первые дни войны с русскими! — скептически воспринял его восторг Штубер.
— Но у вас случай все же особый. С коллегой можно пооткровенничать, не заботясь об излишней скромности.
— Пришлось повоевать — только и всего.
«А ведь, услышав мое имя, он не поленился ознакомиться с соответствующим досье, — подумал Штубер, совершенно не осуждая при этом Эрнста. — Как с досье на возможного соперника. Не хочется делить приверженность Скорцени и Шелленберга с каким-то выскочкой из украинских лесов, не хочется!..»
30
Пилоты с трудом довели свои машины до вершины, зависли под ней, словно обессилившие альпинисты под спасительным выступом скалы, и исчезли на той, невидимой для Муссолини, стороне.
«К жизни, какой бы горькой и несуразной она ни казалась», — вновь повторил дуче спасительную формулу, представляющуюся ему теперь вершиной философской мудрости.
Вооружившись ею, а также видя перед собой образ Наполеона, он вновь подошел к краю площадки. Все как будто бы повторялось. Играя на нервах капитана, Муссолини долго всматривался в даль, словно моряк — в очертания неизвестной земли.
Окутанная легкой фиолетовой дымкой фигура дуче была похожа на каменного идола, оставленного здесь, в жертвеннике между скалами, жрецами погибшей цивилизации.
Цивилизация, которую представлял этот идол (или жрец), действительно переживала закат своего существования. Она гибла, однако великий дуче ее все еще не осознавал этого. Наоборот, теперь он опять верил, что еще не все потеряно.
Капитан карабинеров сосредоточенно курил в шести-семи шагах от него и тоже смотрел куда-то вдаль. Он опасался переводить взгляд на балансирующего на краю пропасти арестанта, как опасаются великого греховного соблазна. Кобура его все еще оставалась открытой, а пальцы время от времени нервно ощупывали ее, то и дело натыкаясь на рукоять пистолета.
Оглянувшись, Муссолини обратил на это внимание, но с циничной ухмылкой сказал себе: «Теперь-то он не посмеет. Теперь нет».
«В конце концов Наполеон действительно оказался в такой же ситуации, — вернулся дуче к спасительной теме о «величии великих». — Альпийский луг Абруццо отныне становится твоим островом. Как в свое время Наполеон, покинув Эльбу, высадился на французском берегу, чтобы в окружении примкнувших к нему солдат и волонтеров победно прошествовать до Парижа, так и я должен сойти с этой Голгофы и в окружении перешедших на мою сторону карабинеров двинуться на Рим».
— Пойти на Рим! — проговорил он, не осознавая, что это уже вслух. — На Рим!
— Простите, синьор? — сразу же откликнулся капитан карабинеров. — Вы что-то сказали?
Голос Ринченцн звучал теперь вполне благодушно — Муссолини заметил это.
— Я говорю: пора идти на Рим, — с вызовом ответил Муссолини, стоя к нему спиной. Застегнул пальто и вложил правую руку за его борт. — Вам не кажется, капитан, что пора?
Ринченци все понял. Недовольно покряхтел, но промолчал.
— А я говорю: самое время, — уже откровенно провоцировал его дуче. — Мы не можем позволить предателям вроде маршала Бадольо, — бывшего маршала Бадольо, — преступно предавать Италию, без боя уступая ее войскам противника. Мы не должны допустить, чтобы Италия вновь оказалась расчлененной на всякие там королевства Сардинии, Сицилии и прочие пьемонты. Дух гордых римлян не может позволить нам этого. Дух гордых римлян!.. — осекся Муссолини на самых патетических нотах.
31
— Господин капитан, вас сменить? — крикнул появившийся на крыльце отеля лейтенант Ордано.
— Пока не надо!
— Что-то слишком прохладное утро выдалось, капитан. Скажете нет? — Лейтенанту хотелось поговорить. И не только с капитаном. Возможно, он намеревался составить ему компанию в беседе с дуче. Однако здесь прекрасно обходились и без его присутствия.
— Займитесь службой, лейтенант, — довольно сухо предложил ему Ринченци.
— Так это же и есть наша служба, — смутился тот.
«Мое время уходит», — понял Муссолини. Выждал, пока лейтенант скроется в отеле, и спросил:
— Кстати, как вам служится, капитан?
— Здесь?
— Здесь и вообще.
— Мне приказано не вступать с вами в какие бы то ни было разговоры, — спохватился Ринченци, тоже вдруг вспомнив, что пора заняться службой.
