— Я знал, — почти всхлипывал тем временем дуче, — что мой друг Адольф Гитлер не оставит меня во власти этих негодяев. Он, только он, поспешил мне на помощь. Я верил, что так оно и будет.
Пролепетав еще что-то трогательно-непонятное, Муссолини, наконец, освободил диверсанта из объятий, и гауптштурмфюрер, все еще держа правую руку под козырек, смог продолжить свой доклад:
— Господин Муссолини, мы должны немедленно спуститься вниз и отправиться в Германию. Через несколько минут мои люди окончательно разоружат весь батальон карабинеров. Будьте готовы.
— Их следует расстрелять! Здесь же! Всех! Приказываю!
— Стоит ли спешить? Их ждет суд. — Жестокость история воспринимает, будто банальное должное, зато как величественно склоняет голову перед великодушием победителя. Тем более — запечатленного кадрами кинохроники. Муссолини не способен был понять этого.
— Но мерзавцы!..
— Ими займутся судьи. Не следует лишать их такого удовольствия, — вновь бесцеремонно прервал его гауптштурмфюрер. Устраивать здесь бойню? Казнить бывших союзников? После того, как они сложили оружие? К чему? — Вы свободны, дуче. Я и мои солдаты в вашем полном распоряжении.
— Я-то вначале решил, что вы посланы Черчиллем, — совершенно некстати брякнул Муссолини.
— У нас мало времени, дуче, — покоробило Скорцени от его сентиментов и взывания к духам лорда Черчилля. — Не забывайте, что мы всё еще находимся на вершине Аб-руццо, со всех сторон окруженной враждебными вам итальянскими солдатами.
— Вы правы, вы правы, — заметался по комнате Муссолини, осматривая свои арестантские пожитки.
— Что вам необходимо взять с собой? — пришел ему на помощь первый диверсант империи.
— Прежде всего — это, — выхватил Муссолини из-за дверцы небольшой кладовки довольно громоздкий чемодан.
«Неужели тот самый?! — возрадовался и в то же время усомнился Скорцени. — И письма в нем все еще сохранились?»
— Чемодан — и все? — спросил он как можно безразличнее. — Учтите: у нас нет возможности нагружаться вещами.
— Но чемодан — обязательно! — уставился на него молящим взглядом любитель эпистолярии.
— Только потому, что вы просите об этом, — воспользовался удобным моментом гауптштурмфюрер. — Эй, кто там?! — оглянулся на дверь. — Родль! Штубер!
— Здесь! — мгновенно появились в номере оба офицера.
— Видите чемодан?
— Так точно!
— Головами отвечаете.
— Так точно!
— Я сказал: головами!
Щелкнули каблуками так, что зазвенело оконное стекло.
— Разгильдяи, — почти умиленно добавил Скорцени, обращая усталый взор на великого дуче Италии, и как бы говоря при этом: «Что с них возьмешь? Не проследишь — обязательно что-то напутают, разобьют или потеряют».
— Да-да, берите его. Хотя лучше я сам…
— Взять чемодан, болваны! — все так же благодушно подсказал Скорцени зазевавшимся подчиненным. — Что там внизу? Я вас спрашиваю? — ступил он к двери. — Кто здесь живой?
— Сопротивление сломлено, — подвернулся ему под руку единственный из живых — Мулла. — Гора оружия.
— По канатке кто-нибудь из охраны ушел?
— По ней не ушел бы даже сатана. Там мои парни.
— То-то же. Наши потери?
— Разве что кто-нибудь оступился на лестнице, — самодовольно рассмеялся Мулла.
— Юмор у вас… — непонятно с чего вдруг проворчал Скорцени. Вообще-то ему хотелось похвалить Муллу. Поблагодарить всех парней, которые высадились с ним на этот чертов луг, взяли штурмом отель. Но он не знал, как это делается, к тому же терпеть не мог всей этой процедуры — солдатской похвалы. — Что уставились, Мулла? Еще раз проверьте коридоры.
— Есть.
— Каждого, кто не сдал оружие, — пристрелить. На всякий случай.
— Будет выполнено.
— Штубер, Родль, Ханске и вы пятеро — несете охрану. В эту часть коридора никого не пропускать.
Кинооператор теперь нагло совался со своей камерой куда только мог. Но Скорцени стоически терпел его. А в какие-то мгновения даже позировал, отдавая себе отчет в том, что через два-три дня, — если только им удастся благополучно выбраться из этого итальянского Олимпа, — каждый кадр кинохроники уже будет оцениваться дороже самых дорогих бриллиантов. А главное, в Берлине и в «Волчьем логове» ее будет смотреть вея элита рейха.
— Мы выберемся отсюда, парни, — прогромыхал он своим уверенным тевтонским басом. — Даже если Бадольо бросит против нас всю оставшуюся у него армию.
— Я прикажу следить за подходами к вершине, — скупо отреагировал на зов его мужества Мулла.
45
Тем временем Штубер выглянул в окно-бойницу. Неровный унылый строй лишившихся оружия карабинеров формировался метрах в пятидесяти от отеля. К нему, грубо подталкивая автоматами, подводили неизвестно где выловленных охранников и нескольких человек в штатском, очевидно, из обслуживающего персонала.
«А ведь не прогремело ни одного выстрела», — только теперь открыл для себя оберштурмфюрер, с удивлением осматривая ряды из двухсот рослых крепких парней.
В горячке операции он как-то не обратил на это внимания, но теперь точно вспомнил: не прозвучало. Хотя, стоя у этих бойниц, они запросто могли перестрелять их отряд еще при высадке из планеров и продырявить сами машины.
«Вот что значит деморализованная армия! — подумал он, еще раз оглядывая жалкий строй. — Здоровые обученные парни… есть оружие, есть идеальнейшие позиции, но нет истинного солдатского духа. Даже когда стало абсолютно ясно, что высадившиеся — немцы, ни один из них так и не открыл огонь, ни один не оказал сопротивления, не пытался перекрыть путь к человеку, которого обязан был охранять».
Будь его, Штубера, воля, он расстрелял бы их. Сейчас же. Не как врагов — как трусов. Но, конечно, прибегать к этому не стоит. Из чисто политических соображений. Перед ними уже батальон пленных.
46
Муссолини, одетый в легкое пальто с поднятым воротником, в низко натянутой на глаза шляпе, нервно прохаживался по комнате, время от времени интересуясь у Скорцени: «Ну что там, что там? Будет самолет?», словно тот дежурил у рации, по которой вот-вот мог последовать спасительный приказ. В это время гауптштурмфюрер спокойно сидел в кресле за низким письменным столом, за которым еще недавно, наверное, часами просиживал в ожидании решения своей судьбы Муссолини и, полузакрыв глаза, то ли дремал, то ли о чем-то думал.
В кресле напротив, зажав коленками чемодан, дремал Родль. Чуть дальше, под закрытой дверью, прямо на полу, обхватив руками пулемет, невозмутимо восседал Корсар. Судя по топоту ног и приглушенным голосам, по ту сторону двери нетерпеливо гарцевало еще несколько десантников, составляющих теперь их личную охрану.
