Так шёл он долго, может быть, несколько часов. Впрочем время в такой обстановке однообразия весьма относительно, как и сама обстановка, – минуты вытягиваются в вечность, жизнь, целая человеческая жизнь, обещающая быть полной и насыщенной, вдруг скумокивается в манюхонький скоротечный миг и виснет, как муха в паутине, на невесомой, нехотя раскачивающейся нити случая. Прожить её тогда весьма трудно, но необходимо. Поэтому человек продолжал свой монотонный путь вдоль красной кирпичной стены. Впрочем, окружающая его действительность несколько изменилась и продолжала меняться хоть медленно, едва уловимо, но неуклонно. Молоко тумана, приобретя в момент столкновения едва различимый жёлто-оранжевый оттенок, постепенно набирало густоты и насыщенности красного тона и теперь сияло ярким оранжевым цветом, будто апельсиновая корка. Кроме того, туман с каждой минутой как бы разогревался, теплел и, наконец, из промозгло-зябкой липучей субстанции превращался во всё более лёгкую, ласкающую тело атмосферу. Больше того, туман, кажется, даже начинал постепенно редеть и рассеиваться. Человек прибавил шагу, не отрываясь, впрочем, от путеводной стены.
Так шёл он ещё какое-то время, пока не наткнулся на другого, копошащегося возле кладки, как будто что-то монтирующего в ней. Туман уже достаточно поредел, что возможно было рассмотреть не только самого работника, но и его работу. Это был смуглый бородач, одетый в лёгкий военный френч с большими звёздами внутри обрамлённого дубовыми листиками красно-синего ромба на погонах и такой же военный картуз. Он, насвистывая что-то латиноамериканское, старательно прикручивал массивной отвёрткой к стене большую латунную доску с выгравированными на ней письменами.
– Что вы делаете? – почему-то спросил человек бородача.
– Как что? – неподдельно удивился тот. – Место в колумбарии
[115]
хочу застолбить.
– Для кого?
– Для себя естественно. Для кого же ещё? Не видишь разве, что написано?
Человек пригляделся к выгравированной на доске надписи и прочитал: «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ЗА РЕСПУБЛИКОЙ КУБА. ДО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ПО ПРЯМОМУ НАЗНАЧЕНИЮ НЕ ВСКРЫВАТЬ. ОХРАНЯЕТСЯ ГОСУДАРСТВОМ».
– Так вы же ещё живой… – изумился человек.
– Ха! Когда помру, поздно будет. Место-то знатное, фешенебельное, весьма популярное. Сопрут, – бородач кивком головы показал в сторону, куда во всё более и более рассеивающийся туман уходила красная кирпичная стена, – вишь, сколько понаехало тут. Эх, дороговато конечно, половину ВВП отдал – этот бизнес у вас почище нефти и газа будет. Ну да чего там, один раз живём, один раз помрём.
Человек обратил взор в указанном направлении и в изрядно уже поредевшей оранжевой пелене увидел множество людей, облепивших стену и мостивших к ней свои латунные доски. Такое разнообразие фасонов одежды и оттенков кожи можно было встретить разве что на олимпиаде – казалось, со всех, даже из самых отдалённых уголков планеты собрались сюда эти люди. И насколько глаз мог различать уходящую вдаль красную кирпичную громадину, настолько видна была разношёрстная, разноцветная толпа.
«Что ж это за место такое?» – подумалось человеку. И как только вопрос этот созрел и встал вдруг в его сознании, где-то сверху, над самой головой, настырно ударяя в уши, неожиданно забили до боли знакомую мелодию куранты.
Человек инстинктивно поднял вверх голову. В вышине, немного не доставая красной рубиновой звездой до последнего сгустка интенсивно тающего тумана, пела свою вечную песню Спасская Башня Московского Кремля.
«Ёкарный бабай, – пронеслась через мозг шальная догадка, – так это…»
Человек резко развернулся спиной к стене. Перед ним расстилалась древняя почти как сама Москва, неизменно статная и величавая, также неизменно меняющая свой облик в зависимости от текущего исторического момента, но всё же, несмотря ни на какие исторические моменты, олицетворяющая собой сердце России площадь, издревле величаемая Красной. Но как она преобразилась с тех пор, когда человек видел её в последний раз! И дело даже не в толпе богатеньких и знатненьких живых покойников, устроивших себе здесь колумбарий – превращать главную площадь государства в архигиперсуперпуперэлитное кладбище начали гораздо раньше и совсем другие товарищи. Прямо на площади, правильным рядком с Василием Блаженным с рубиновыми звёздами вместо крестов, местами даже затирая обзор его красоты своим присутствием, как монумент гегемонизирующей толерантности, возвышались пока ещё одетые в строительные леса два строения, о существовании которых в этом городе и на этом месте человек от самого своего рождения и подумать не смел – а именно, главная мечеть и главная синагога страны. Хотя может и всего мироздания, если принять во внимание амбиции местных правителей. На строительстве ещё суетливо сновали туда-сюда рабочие, а толпы представительных заказчиков – как в белоснежных, расшитых золотом халатах с одной стороны, так и во всём чёрном, с длиннющими завитыми пейсами из-под широкополых шляп с другой – уже любовались строениями и всячески обсуждали их будущее функционирование. Странно и удивительно было, что именно здесь, в самом центре тысячелетнего государства российского эти воинствующие антагонизмы Ближнего Востока нашли-таки и общий язык, и взаимопонимание, и добрососедство. Русским же москвичам от щедрот своих выделили длинную полоску вдоль кромки площади – весьма удобную и даже комфортную для сбора милостыни у добреньких, щедрых на всякое не особо обременительное благодеяние москвичей пришлых и гостей столицы. Всяк знай своё место.
– Стойте! Остановитесь! Что вы делаете?! – закричал человек, насколько хватило сил его лёгким. – Это же вам не Америка! Это же Москва… Россия… Святая Русь!
– Что ты так кричишь, дорогой? – услышал он за спиной голос бородача. – Ну святая, ну Русь, что из того? На святость-то вашу никто не посягает, хоть ложками её кушайте. Вы же сами нас пригласили?
– Кто?! Кто вас сюда приглашал?! – человек развернулся к вопрошавшему. – Пушкин что ли?!
– А хоть и Пушкин, – бородач, ничтоже сумняшеся, продекламировал с пафосом, – «ВСЕ ФЛАГИ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ, И ЗАПИРУЕМ НА ПРОСТОРЕ».
[116]
– Так то ж в гости, а вы как к себе домой ломитесь. Понаехали тут, устроили тут, понимаешь, колумбарий! А где ж парад-то на 9-е Мая? На каком основании?! По какому праву, я вас спрашиваю?!
– Известно на каком, нам разрешили.
– Кто?! Кто вам разрешил?!
– Он… – бородач кивком головы указал в самый центр площади. Там в плотном кольце болванов с мигалками на темечках катал туда-сюда по булыжной брусчатке игрушечные танки, бронетранспортёры, передвижные ракетно-пусковые установки и прочую грозную разве что для оловянных солдатиков технику с виду представительный, всерьёз озабоченный внешней безопасностью и внутренним благополучием вверенной ему «песочницы» товарищ Президент некоего странного, до смешного декоративного, сувенирно-суверенного образования с карнавальным названием Эрэфия.
