Такую историю рассказала нам Настя. Мы долго ещё ехали молча, обдумывая и переваривая всё услышанное.
– Ты вот упомянула Берёзов ключ, – решился я наконец прервать молчание. – Это тот самый ключик с Живой водицей?
– Да, тот самый и есть.
– А почему Берёзов? Что это за фамилия такая?
– Фамилия? А откуда ты узнал, что это фамилия? Я ничего такого не говорила.
– Не знаю… ну… ну я не знаю… так мне показалось… А что, не фамилия разве? Тогда что? Не берёза же, в самом деле?
– Да, не берёза уж, конечно. Ты прав, это фамилия, причём некогда знаменитая, уважаемая, сильная фамилия.
– А нельзя ли в этом месте поподробнее? – встрял в наш разговор водитель, до сих пор в основном молчавший, но судя по блеску его слегка прищуренных глазок, весьма заинтригованный всем услышанным.
– Ба-а! Я вижу, товарищ водитель тоже интересуется историей моей деревни. Вот это прикольно! В этом я вас, уважаемый перевозчик человеческих душ, никак не подозревала. Ну, приятель ваш понятно, человек приезжий, это и слепому видно – Робинзон, как вы его изволите величать. Но вы-то, вы! Собиратель сплетен и слухов, Тайный Хранитель чужих секретов, человек, не знающий никого близко, или почти никого, но знающий обо всех всё, или почти всё. Вы – Жрец, скрытый Духовник всех и вся, кто имел неосторожность присесть, погрузиться в интимно-располагающую к предельной откровенности пустоту вашего авто. Короче говоря, вы – таксист, неужели всё, что я тут наговорила, для вас в диковинку?
– Да я что? Я ничего. Я таксист-то так, по случаю, всего-ничего каких-нибудь пару лет. Я больше по технической части. Да и не местный я, тоже вот из Москвы, так что…
– А-а! Ну, тогда понятно, тогда другое дело. Примите мой пардон, мсье.
– Чего это ты, Настя? – удивился я. Вообще, наша очаровательная попутчица оказалась весьма непредсказуемой и переменчивой личностью. – Что ты набросилась на человека? Чего он тебе сделал?
– Простите, ради Бога, – после некоторой паузы сконфуженно и даже виновато произнесла девушка. – Сама не знаю, что это на меня нашло. Вы не сердитесь? Скажите, вы правда не сердитесь? – она снова была тем милым ребёнком, который давеча рыдал на моём плече, и который с каждой новой минутой становился мне всё более близким и всё более родным.
– Да ладно, чего там…. Я и не сердился…. Всё так быстро, что я даже не успел… Я чего? Я ничего. Бог простит, а я не в обиде.
Настя слегка встрепенулась, желая сказать ещё что-то, но слова повисли у неё на губах тяжёлыми плетьми, она откинулась на спинку дивана, злясь на себя за свой невоздержанный язык, и уставилась в окно. Если бы она только знала, сколько самых лучших слов, самых искренних извинений содержались в этом её молчании, она, быть может, простила бы себя и свою девичью пылкость. Водитель посмотрел на неё в зеркало заднего вида и улыбнулся. Добрый человек, он помнил, что тоже был молодым и не шибко уж давно. Во всяком случае, так хотелось бы думать.
– А всё-таки, – выдержав паузу, возобновил я прерванную тему. – Что за знаменитая фамилия такая, Берёзов?
– О-о, это была действительно знаменитая фамилия, жаль что пропавшая, – отстранённо произнесла она, всё ещё пребывая в своих мыслях.
Мы с водителем молча ждали, стараясь не перебивать, предугадывая по характеру её натуры, что, начав какую-то мысль, она непременно вернётся к ней и, ухватившись за исчезающий краешек, понесется вслед, увлекаясь всё более и более. Так и случилось. Помолчав ещё несколько секунд, она продолжила.
– Действительно жаль. Иные фамилии как не гремели при жизни своих обладателей, но после смерти их пропадали, исчезали в небытие, и никто о них даже не вспоминает. А Берёзов… Это древний боярский род… Не знаю уж, откуда и когда он берёт своё начало, но конец его весьма знаменателен… по крайней мере, в истории Закудыкино.
Она снова замолчала, внимательно рассматривая проносящийся за окном машины пейзаж. Мы, затаив дыхание, сохраняли тишину. Минут через пять, когда, казалось бы, тема уже исчерпана, и нить повествования потеряна, её вдруг прорвало.
– Берёзов – это отпрыск старинного боярского рода, сын воеводы и одного из основателей Закудыкина – человека достойного во всех отношениях, отмеченного даже в старинных летописях. Не знаю, что у них там произошло, а вот бабушка моя рассказывала, а ей её бабушка, и так передаётся эта легенда из уст в уста, из поколения в поколение. Берёзов этот был очень уж набожный и, кроме Бога, ничего не хотел знать, ни о чём не хотел слышать, чуть ли не в монахи записался. А отец его – воевода и самый первый в этих местах человек имел, что называется, другие планы относительно сына. Хотел он, чтобы тот по его стопам пошёл, ну, чтобы тоже воеводой стал. На этой почве у них и произошёл конфликт, и отец даже выгнал сына из дому, надеясь впрочем, что тот одумается и вернётся, и примет, значит, бразды правления в свои руки. А сын и рад свободе, по лесам всё ходил да ходил, хижину себе какую-то смастерил да всё молился и молился. А надоумил-то его на такой подвиг во имя Господа старец один, что в этих местах тогда появился, в Закудыкино зашёл и много с ним обо всём этом говорил. Это когда ещё он при батюшке был. Несколько лет так прожил в лесу Берёзов младший. И вот, значит, Бог услышал его молитвы и открыл ему источник Живой воды, да такой чудесной, что и мёртвого оживит. А источник-то этот совсем рядом с селом оказался. Вот набрал тогда Берёзов-сын водицы той в склянку и пошёл домой, батюшку обрадовать. Приходит, а дома-то беда, отец помер уж давно, и все дела без должного руководства в упадок пришли. А ещё местные дикари, что при живом-то воеводе соваться боялись, теперь осмелели да время от времени повадились набегать да грабить. А теперь и вообще обнаглели, решили приступом Закудыкино взять и свои порядки поганые здесь установить. Москва и рада бы войско прислать в помощь, да у самой нелады – объявился Лжедмитрий, пол-Руси завоевал и саму Москву-то в осаде держит. Закудыкинская дружина хоть и не слабая была да убитыми и ранеными потеряла аж три четверти. Отправился тогда Берёзов в храм, велел протопопу молебен служить о помощи свыше, сам на молитву встал да битых три часа на коленках-то и простоял. Потом по всем дворам прошёл да в каждом доме, где убитые и раненые были, водицей-то Живой их окропил. И свершилось чудо чудное, встала рать великая, какой прежде и не видывали. И погнала она поганых далеко-далеко за болота таёжные, леса дремучие. Там они все и сгинули. И вышел тогда весь народ Закудыкинский праздник праздновать и прославлять Господа Бога нашего да Берёзова младшего. Так и исполнилась воля отца – сын-то его стал-таки воеводою.
Настя замолчала. Молчали и мы. Удивительно было, как в этой совсем ещё молодой девчонке, щеголявшей по улицам города с голым пупком и ничем внешне не отличавшейся от миллионов таких же, как она голопупных девчонок, вмещалось столько чистой, самой искреннейшей любви к родному краю. Любви до слёз, когда его топчут и оскверняют, любви до вдохновенного восторга в минуты его славы, да так же простой, тихой, преданной любви без слов и восклицательных знаков, когда и похвалиться-то вроде нечем, а всё ж…