– Guten Morgen, Lieber. Sagen Sie bitte, darf ich Sie um einen großen Gefallen bitten? Hier befindet sich ein Grab, welches sehr wichtig für mich ist. …ich habe allerdings nicht die Möglichkeit… also… kurz gesagt: könnten Sie vielleicht sich um dieses Grab kümmern? Selbstverständlich für Ihre Bemühungen werde ich mich erkenntlich zeigen.
[86]
– Я ждал вас, Пётр Андреевич… – проговорил человек, не отрываясь от компьютера. – Я знал… Уж не ведаю почему, но всегда знал, что вы непременно явитесь в одно прекрасное летнее утро навестить мою могилу…
Человек, наконец, оторвался от монитора, встал и подошёл к Берзину почти вплотную.
– … и как видите, не ошибся…
– Аскольд?! … Ты???!!! … Да как же это…? Ты ли это???!!! … Не может быть! Глупость какая-то… Подожди… это на самом деле ты???!!! – Пётр Андреевич никак не ожидал такого экспромта случая… всего что угодно, только не этого. Потому он замер в дурацкой позе, выпучив подслеповатые глаза, разинув рот и разведя в стороны руки. – Ты откуда?! Как ты тут очутился?! Ты же… О Боже мой!.. Так там же… Они же… там…
– Да, я знаю… Я видел, – отойдя от гостя и глядя через окошко на двух женщин возле могилы, спокойно ответил Богатов, как будто речь шла о самом обыденном явлении. – Белла часто ко мне приходит… не забывает никак, бедная… Хорошая она у меня… Кстати, это она памятник поставила. Следит за могилой, убирает. Голубоглазые цветы всегда у меня… даже зимой. Хорошая она… Вот досталась же ей судьба… а ведь должна была быть королевой Англии…
Богатов говорил отстранённо, безучастно как-то, будто вовсе не сам он заварил всю эту кашу, а действительно всего минут пять-десять назад восстал из гроба, чтобы поведать Берзину страшную тайну своей собственной смерти.
– А Нюра впервые тут… Далеко… И ужасно дорого для неё… Наверное, все два года копила на эту поездку… да ещё долги мои отдавала… Бедная…
Аскольд отошёл от окна и вновь приблизился к Берзину.
– Вот ты, Пётр Андреич, человек вроде не бедный, по миру ездишь много… а и ты впервые ко мне… Чего тянул-то? Али не соскучился?
Через раскрытую настежь форточку, обдувая Аскольда, в комнату дыхнул на Петра Андреевича свежий ветерок. В нос коллекционеру ударил неприятный стойкий запах морга, запах трупа. Берзин невольно отшатнулся.
– Это формалин, Пётр Андреич… С покойниками приходится иметь дело… вот и провонял весь, – как будто разгадав его движение, спокойно разъяснил Богатов. – Не бойся, живой я… живой пока ещё… Да ты проходи, чего в дверях-то стоять… чайку попьём… А хочешь, водочки? У меня есть… Помянем душу грешного раба Божьего…
– Ты как тут оказался? Что случилось? Почему…? – наконец, пришёл в себя Берзин. Но от водочки отказался по умолчанию.
Аскольд снова сел за свой стол и указал собеседнику на стул напротив. Но тот не тронулся с места.
– Эх, Пётр Андреич, Пётр Андреич,… разве всего расскажешь… – заговорил он с тяжёлым вздохом. – О таком только писать… Но попробую вкратце…
Одиноко мне стало в мире… Совсем одиноко… Только и спасался новым романом… а тут и он забуксовал, встал и ни с места. Тогда я и рванул к Белле… бросил всё, не думая, и … очертя голову… Как в тихую гавань, где мир, покой… где решаются все проблемы… где всегда живёт и никогда не умирает Любовь.
Уже тут, только сойдя с самолёта, наткнулся я на человека одного… весьма интересного человека… из наших, из бывших, русского. Он давно уже здесь, так же вот когда-то приехал в земной рай… Посидели мы с ним за пивом, пообщались… Многое он мне рассказал о здешнем житье-бытье, о ярких звёздочках, оказавшихся всего лишь неоновыми лампочками, о карнавальном празднике жизни, внешне красивом, красочном, но… чужом, на котором ты всего лишь гость… причём гость незваный. И такая тоска звучала в его голосе, такое одиночество, что хоть садись рядом голой задницей на снег и вой с ним дуэтом на Луну. Так ему хотелось домой, в Россию… Он и меня отговаривал… Но я-то ведь знал, зачем приехал, вовсе не за благополучием европейского быта, не за правами и свободами… У меня тут Любовь!
Взял я тогда, вложил ему в руки свой российский паспорт и отправил в Москву ближайшим рейсом… Мы с ним вроде даже похожи оказались… Его же документы забрал себе, ведь мне для моей цели, для осуществления моей мечты не хватало именно официального статуса постоянного пребывания здесь… Во как всё сложилось одно к одному. Безумие, скажешь? Согласен… Но ведь прокатило же.
Я и сам поначалу испугался своей наглости. Как ушёл он в зелёную зону, а я стою и… сомневаюсь, как пацан… такой вдруг трясун пробрал: «Что же ты наделал, дурак? В чужой стране с чужими документами… Это же статья…». А потом подумал про Беллу, про её такую реальную доступность теперь, близость… и не на срок действия визы, а навсегда… Да и этого с моим паспортом пропустили… Через таможню!.. Сам видел… Плюнул я тогда на все страхи и отправился прочь из аэропорта… Но для начала всё же решил проверить, как действует мой новый паспорт и статус…
Приехал сюда, на русское кладбище… ведь именно здесь пробивался мой двойник… и мне оставил в наследство. Поселился, освоился. Тишина. Никто подмены не заметил, даже не чухнулся. Начальство сюда не заглядывает. Это скорее музей, чем погост… тут даже экспонаты не воруют… А у меня всё чистенько, ухожено, никаких нареканий. Вот и не трогает никто. Живу как монах-отшельник в скиту…
Только стал всё больше задумываться… День прожил, другой, третий… и чем дальше, тем больше держит меня это место, не отпускает от себя. Не поверишь, Пётр Андреич, всей душой стремлюсь к Белле, всеми своими клеточками… да вот же она, рядом, туточки… протяни руку и дотронься оголёнными чувствительными пальцами до светлого призрака мечты… каких-нибудь полтора часа на автобусе и… держи в объятиях счастье, о котором мечтал, ради которого жил все последние четыре года… Только крепче держи, не урони, не расплескай драгоценной капельки попусту… Ан нет. Ноги не идут. Сковали меня кандалами слова того моего двойника: «Только Любви здесь нет… Всё по прейскуранту – и добродушие, и искренность, и любовь. Вот и прикиньте, пока не поздно ещё, сможет ли она полюбить вас не на расстоянии трёх границ, а непосредственно, близко, в своих объятиях? Причём не редкими кратковременными встречами, а постоянно, до конца вашей жизни. Примет ли она тебя такого, какой ты есть… русского?».
Это он про Германию мне говорил, а я на Беллу перенёс. И не то чтобы я сомневался в ней… Нет… Но если… Она ведь не скажет… даже виду не подаст, только закроется, замкнётся, как улитка в своей раковине, терпеть будет, крест свой нести до конца дней… и есть себя поедом, что сорвала человека с места… что он бросил всё ради неё… дом, родину – всё! И примчался к ней… И как его такого оставить в чужой стране одного, без всего… голого? Для неё же долг, как приговор… выше Любви даже… А мне такой долг горше смерти… Я им так в прошлой жизни наелся, что… Вот и сижу тут, как монах в келье… за покойниками ухаживаю. Попривык уже, даже нравиться стало.
