– Непременно! – утвердил, будто гербовую печать поставил Богатов. – Без неё и романа-то никакого не было бы. Она его главный вдохновитель.
– Тогда давай за любовь,… за твой будущий роман, Аскольд!
Пётр Андреевич разлил коньяк. Оба синхронно чокнулись. Выпили. Закусили.
– А всё-таки, как вы нашли Нури? – ещё раз напомнил свой вопрос Богатов. – Без неё ведь тоже никакой роман невозможен.
Аскольд опёрся локтями о край столика, а подбородок определил на сжатые в замок кисти рук. Всем своим видом он показывал, что готов слушать – внимательно, вдумчиво, искательно, – так что отказать ему в этой затее стало никак невозможно.
– Да что уж тут,… – начал рассказ Пётр Андреевич, – я поначалу и сам поверил,… не усомнился. Да и как тут усомнишься, когда все свидетели,… когда ты сам,… да что там, я собственными глазами увидел на фотографии мёртвую Нури…
Пётр Андреевич остановился, задумался ненадолго и перевёл мысль, как переводит дыхание бегущий.
– Хотя, если честно, покажи мне это фото просто так, случайно, без привязки к происшествию, никого бы я там не узнал. Ведь ни платья, ни туфелек я раньше и в глаза не видел, а по лицу ни утверждать что-то, ни отрицать было невозможно. Сработало так называемое стадное чувство: все признали,… сам муж признал,… вот и я смотрю и вижу – ну точно Нури… Только потом, гораздо позже меня осенило. А на тот момент мучился я страшно, метался между сомнением и желанием помочь тебе. Мне нужно было лишь одно – верить, твёрдо, непоколебимо, всей печёнкой верить в твою невиновность. Пусть только на уровне интуиции, бездоказательного ощущения, эфемерного дрожания флюидов, но знать самым верным внутренним знанием – ты не убивал.
Берзин отпил маленький глоток из пузатого бокала. Богатов прикурил, затянулся глубоко и выдохнул в сторону.
– Извёлся я весь… – продолжил Пётр Андреевич после недолгой паузы. – В конце концов решил твёрдо… передать тебя другому защитнику… из моей конторы… И в тот момент вспомнил твою картину,… не вспомнил даже, а представил мысленно по рассказу тринадцатилетней давности… Как живое всплыло в сознании «Освобождение», будто я видел её воочию,… будто стоит она передо мной на мольберте как есть… И понял,… как мне показалось, понял разгадку этой работы, про которую ты мне тогда поведал. Только не совсем верно понял, как оказалось,… да оно и к лучшему. Я ведь подумал поначалу, что Нюра сама подстроила своё убийство, чтобы тем самым освободить тебя… Потом опять сомнения… Нет, не могла она подстроить, слишком всё сложно, накручено как-то, свести счёты с жизнью можно куда проще. Вот тогда мне и пришла в голову мысль, а вдруг это не она вовсе? И чем дальше я эту мысль думал, тем больше всё сходилось. И главное, разрешалось всё одним ударом – найти живую Нюру, нет трупа, нет убийства, ты невиновен. Это я только так думал тогда,… никаких доказательств, никаких зацепок, одно лишь внутреннее интуитивное знание, которое в суд не предъявишь в качестве вещдока. Но вот ведь штука какая,… вот она волшебная сила правды… Оказывается, гораздо труднее, не имея внутренней убеждённости и даже простой веры, складывать из множества улик пазлы стройного, неопровержимого доказательства, чем не имея ничего, ни малейшей зацепки, идти интуитивно напролом, вслепую, вооружённый лишь безумной, неистовой верой в то, что ты прав. Тогда всё получается как бы само собой,… будто ведёт тебя кто-то свыше, а ты лишь иди, не сворачивая, и не умничай особо – приведут куда надо… Тебе, должно быть, знакомо это ощущение, когда ты пишешь свои романы… Я тогда ещё именно об этом и подумал… Наверное, это и есть то, что вы, писатели называете вдохновением.
Пётр Андреевич снова взял в руку бокал, но увидав в нём только дно, поставил на место, налил на два пальца себе и Аскольду и, не чокаясь, выпил. Выпил своё и Богатов, достал сигарету и закурил в сторону. Все движения обоих были машинальными, автоматическими, не затрагивающими мозг, освобождённый от этакой мелочи, занятый лишь свободным течением мысли от одного собеседника к другому. Точь-в-точь как при передаче всё той же мысли от автора к чистому листу бумаги или на монитор компьютера.
– А тут, как бы в подтверждение моей версии, – продолжил рассказчик, – экспертиза не установила идентичности трупа в Серебряном Бору и Богатовой Нурсины Эльдаровны… Но и не опровергла тоже… Дело в том, что никакая, даже самая замороченная экспертиза не выдаёт ни паспортных данных, ни даже просто фамилии трупа. Она носит лишь сравнительный характер, когда данные неустановленного тела сличают с данными картотеки, и при полной идентичности определяют, таким образом, личность жертвы. Идентифицировать труп не удалось, и причина этого теперь ясна – у бедной гастарбайтерши
[81]
даже регистрации не было, её вообще в России не существовало никогда, личность «зеро». А вот почему у Нюры не нашлось даже элементарной амбулаторной карты в поликлинике, не понятно.
– Ничего странного, – объяснил Аскольд. – По возвращении из монастыря она к врачам ни разу не обращалась, даже не знает, где находится наша районная поликлиника. Я и сам туда ходил всего два раза за водительской справкой. Не болели мы. Конечно, в далёкой молодости у неё была карточка в какой-то поликлинике, но это же было аж в прошлом тысячелетии, в другом государстве, ныне не существующем. Пойди, отыщи теперь…
– Я так и подумал, – удовлетворённо улыбнулся Пётр Андреевич. – Конечно, если всерьёз копнуть до самого детства, то найти её следы можно было б, но трудно и долго. Поэтому Петрович удовлетворился твоим и свидетельскими опознаниями да найденным возле трупа паспортом на имя Нюры, копать глубоко не стал, ограничившись обязательными процедурами. Честно говоря, у них там столько подобных трупов, что удивляться не приходится. Тем более, что для Петровича и так было всё ясно, копание в уликах – не его метод.
А для меня это повод… Как будто что-то подтолкнуло меня под локоток: «Иди! Ищи!». И я пошёл. Сначала к театру, осмотрел там всё,… а потом по предполагаемому маршруту Нюры. Только не спрашивай, как я его узнал. Сам не знаю,… просто пошёл, куда глаза глядят, полностью доверившись интуиции. Наверное, и вправду Господь мне помог, а только вскоре подъехал какой-то троллейбус, и я сел в него, сам не понимаю зачем. Очкарик привёз меня в парк… а там я и нашёл Нюру… живую и невредимую. Вот так вот. Такие, брат, чудеса. Сам бы не поверил, если бы рассказал кто. Так что не меня благодари, а Бога.
– И всё равно спасибо вам, Пётр Андреевич, – благодарно улыбнулся Богатов. – Бог везёт того, кто гребёт, открывает тому, кто стучит, даёт тому, кто просит… И верит.
– А ты, Аскольд, сам во всём виноват, – с привычным начальственным упрёком произнёс Берзин, определяя в рот небольшой кусочек остывшей уже закуски. – Нужно было сначала с женщинами своими разобраться, а уж потом – люблю, не люблю…
