– Ради бога.
Он засмеялся, откатился от нее и лег на спину.
– Ты уникальна.
– Главная цель достигнута.
– Почему главная цель?
Она пожала плечами.
Он обнял ее, повернул на бок, так что теперь они лежали лицом к лицу.
– Почему цель? – повторил он.
– Не знаю. Возможно, следствие воспитания в военной среде. Мундиры, регламент. Может, быть уникальной – это мой личный мятеж.
– И у тебя получилось.
– Но ты! Не должен ли ты вести жизнь богатого бездельника-сибарита, путешествовать по всему свету в престижные места или вращаться в замкнутом обществе Монте-Карло? А вдруг ты проводишь лето в Монте-Карло?
– Предпочитаю озеро Комо. Нет, я не из богатых бездельников и тусовщиков. Конечно, мне не пришлось проходить стадию голодающего художника, но мог бы.
– Дело не в том, чем ты занимаешься, а в том, кем должен быть. Прекрасно иметь талант и любовь. Не у всех это есть.
– А писательское ремесло – это то, чем должна заниматься ты?
– Пожалуй, что так. Я люблю это ремесло и думаю, что постепенно в нем совершенствуюсь. Но без работы «стражем домашнего очага» я была бы голодающим писателем. Мне это тоже нравится, и я хороша на своем месте.
– Ты не роешься в ящиках, которые тебе не принадлежат.
– Абсолютно верно.
– Я бы рылся, – хмыкнул он. – И большинство людей на моем месте. Этого требует любопытство.
– Отдашься любопытству, кончишь безработной. Плюс это просто грубо.
– Грубость приводит к суровому наказанию.
Он легонько коснулся пальцем крошечной ямочки у ее губ.
– Как насчет ужина?
– Теперь, когда ты упомянул об этом, официально заявляю, что умираю от голода. А мое платье в лифте.
Он выждал секунду.
– Окна покрыты непрозрачной пленкой. В них можно смотреть только изнутри. Специально, чтобы выводить из себя таких, как ты.
– Все равно. У тебя есть халат? Или рубашка? Или мой багаж?
– Если настаиваешь.
Он поднялся, и она подумала, что он видит в темноте, как кошка, если так легко двигается в полутьме.
Открыв шкаф, он пропал в нем, и она рассудила, что шкаф приличных размеров.
Аш вернулся с рубашкой, которую бросил ей.
– Она слишком тебе велика.
– Это означает, что она закроет мою задницу. В обеденное время просто необходимо закрывать задницу.
– Строго.
– У меня не так много правил, – заметила она, надевая рубашку, – зато те, что есть, очень строгие.
Рубашка действительно закрыла ее попу и верхнюю часть бедер, а также руки. Она старательно застегнула ее и закатала рукава.
Он подумал, что нарисует ее и такой. Мягкой, расслабленной после секса, с тяжелыми веками и в мужской рубашке.
– Ну, вот.
Она одернула подол.
– Теперь у тебя есть, что снять с меня после ужина.
– Поскольку ты изложила это подобным образом… правила есть правила.
Он схватил спортивные брюки и майку.
Они спустились по лестнице вниз.
– Ты ненадолго отвлекла меня от всего случившегося. У тебя это получается.
– Может быть, позволить себе мысленно уйти куда-то далеко – это поможет нам сообразить, что делать дальше.
Она сунула нос в пакет с едой.
– Боже, все еще хорошо пахнет!
Он провел рукой по ее волосам.
– Имей я возможность вернуться назад, ни за что не впутал бы тебя в это. Я бы по-прежнему хотел, чтобы ты была здесь, но не впутал бы тебя во все это.
– Я уже впуталась, и я уже здесь.
Она подняла пакет и протянула ему.
– Поэтому давай есть. И возможно, сумеем понять, что делать дальше.
У него были кое-какие мысли на этот счет. Он попытался изложить их, пока они грели еду и устраивались в уголке, где он обычно обедал.
– Ты был прав, – признала она, откусив первый кусочек. – Это вкусно. Итак… что у тебя на уме? У тебя такой вид, словно ты напряженно думаешь. Решаешь, что писать и как? Взгляд сосредоточенный, яростно-пристальный, как перед нападением…
– У меня такие взгляды?
– Совершенно верно, и сам увидишь, когда будешь писать автопортрет. О чем ты думаешь?
– Если копы найдут горячую азиатскую девушку, это будет большим достижением.
– Но ты так не думаешь, и я тоже. Заметь, ее не волновали камеры наблюдения. Так что либо ей все равно, найдут ее или нет, либо она отсутствует во всех системах идентификации.
– Да, она не казалась особенно встревоженной, что полиция начнет искать ее или подозревать в многочисленных убийствах.
– Возможно, на ее совести куча трупов, не считаешь? Господи, как странно – есть цыпленка под пармезаном и рассуждать о многочисленных убийствах.
– Можно и не рассуждать.
– Однако нужно.
Она поддела пасту на вилку.
– Приходится рассуждать, и даже если это странно, все же не становится менее необходимым. Я думала, что могу использовать это для сюжета, немного изменив, конечно. Но ничего не получается. Это реальность, и приходится иметь дело только с реальностью. Итак: возможно, она убивала раньше.
Аш вспомнил аккуратную черную дырочку между бровями убитого.
– Да. Думаю, в этом она не новичок. И если ты права, у ее босса должны быть глубокие карманы. Он не нанял бы любителей.
– Если он нанял ее, чтобы забрать яйцо у Оливера, то она не выполнила задания.
– Совершенно верно.
Лайла махнула вилкой в его сторону:
– Ты придумываешь способ поймать ее на яйцо как на приманку. Если она не принесет яйцо, рискует потерять работу или плату, а возможно, случится кое-что и похуже, поскольку его не волнует, что для исполнения его желаний приходится убивать людей. Он просто дает деньги, а каким образом она исполнит приказ, его не интересует.
– Если он хочет именно яйцо – а что еще? – у нее не так много вариантов. Не знаю, что мог сказать ей Винни под пытками. Полагаю, учитывая, каким он был, вряд ли он что-то сказал. Но если и сказал, то он знал только, что я спрячу его в доме отца. Но не где именно.
– Даже если она узнает, что яйцо там, все равно окажется в затруднении. Это очень большое поместье. И если она сумеет каким-то образом войти…
– Большое «если». Учитывая охрану. Но даже если она достаточно умна, чтобы наняться туда служанкой или выпросить приглашение, она все равно не знает, откуда начать поиски. Я положил его…
