— Ну вот, — произнес Геворкян. — Ты совсем не изменился. Ты отлично выглядишь. Почти все кончилось. Я говорю «почти», потому что теперь главные заботы касаются меня. А ты будешь гулять, отдыхать и готовиться.
— К чему?
— Чтобы пить этот самый апельсиновый сок.
— Значит, доктор Домби донес об этом и дела мои совсем плохи?
— Ты дурак, Драч. И всегда был дураком. Чего же мы здесь разговариваем? Это не лучшее место.
Окно в ближайшем корпусе распахнулось, и оттуда выглянули сразу три головы. По дорожке от второй лаборатории бежал, по рассеянности захватив с собой пробирку с синей жидкостью, Дима Димов.
— А я не знал, — оправдывался он, — мне только сейчас сказали.
И Драча охватило блаженное состояние блудного сына, который знает, что на кухне трещат дрова и пахнет жареным тельцом.
— Как же можно? — нападал на Геворкяна Димов. — Меня должны были поставить в известность. Вы лично.
— Какие уж тут тайны, — отвечал Геворкян, будто оправдываясь.
Драч понял, почему Геворкян решил обставить его возвращение без помпы. Геворкян не знал, каким он вернется, а послание Домби его встревожило.
— Ты отлично выглядишь, — сказал Димов.
Кто-то хихикнул. Геворкян цыкнул на зевак, но никто не ушел. Над дорожкой нависали кусты цветущей сирени, и Драч представил себе, какой у нее чудесный запах. Майские жуки проносились, как тяжелые пули, и солнце садилось за старинным особняком, в котором размещалась институтская гостиница.
Они вошли в холл и на минуту остановились у портрета Грунина. Люди на других портретах улыбались. Грунин не улыбался. Он всегда был серьезен. Драчу стало грустно. Грунин был единственным, кто видел, знал, ощущал пустоту и раскаленную обнаженность того мира, откуда он сейчас вернулся.
Драч уже второй час торчал на испытательном стенде. Датчики облепили его, как мухи. Провода тянулись во все углы. Димов колдовал у приборов. Геворкян восседал в стороне, разглядывая экраны и косясь на информационные таблицы.
— Ты где будешь ночевать? — спросил Геворкян.
— Хотел бы у себя. Мою комнату не трогали?
— Все, как ты оставил.
— Тогда у себя.
— Не рекомендую, — посоветовал Геворкян. — Тебе лучше отдохнуть в барокамере.
— И все-таки.
— Настаивать не буду. Хочешь спать в маске, ради бога…
Геворкян замолчал. Кривые ему не нравились, но он не хотел, чтобы Драч это заметил.
— Что вас смутило? — спросил Драч.
— Не вертись, — остановил его Димов. — Мешаешь.
— Ты слишком долго пробыл в полевых условиях. Домби должен был отозвать тебя еще два месяца назад.
— Из-за двух месяцев пришлось бы все начинать сначала.
— Ну-ну. — Непонятно было, одобряет Геворкян Драча или осуждает.
— Когда вы думаете начать? — поинтересовался Драч.
— Хоть завтра утром. Но я тебя очень прошу, спи в барокамере. Это в твоих интересах.
— Если только в моих интересах… Я зайду к себе.
— Пожалуйста. Ты вообще нам больше не нужен.
«Плохи мои дела, — подумал Драч, направляясь к двери. — Старик сердится».
Драч не спеша пошел к боковому выходу мимо одинаковых белых дверей. Рабочий день давно кончился, но институт, как всегда, не замер и не заснул. Он и прежде напоминал Драчу обширную клинику с дежурными сестрами, ночными авралами и срочными операциями. Маленький жилой корпус для кандидатов и для тех, кто вернулся, был позади лабораторий, за бейсбольной площадкой. Тонкие колонны особняка казались голубыми в лунном сиянии. Одно или два окошка в доме светились, и Драч тщетно пытался вспомнить, какое из окошек принадлежало ему. Сколько он прожил здесь? Чуть ли не полгода.
Сколько раз он возвращался вечерами в этот домик с колоннами и, поднимаясь на второй этаж, мысленно подсчитывал дни… Драч вдруг остановился. Он понял, что не хочет входить в этот дом и узнавать вешалку в прихожей, щербинки на ступеньках лестницы и царапины на перилах. Не хочет видеть коврика перед своей дверью…
Что он увидит в своей комнате? Следы жизни другого Драча, книги и вещи, оставшиеся в прошлом…
Драч отправился назад в испытательный корпус. Геворкян прав — ночь надо провести в барокамере. Без маски. Она надоела на корабле и еще более надоест в ближайшие недели. Драч пошел напрямик через кусты и спугнул какую-то парочку. Влюбленные целовались на спрятанной в сирени лавочке, и их белые халаты светились издали, как предупредительные огни. Драчу бы их заметить, но не заметил. Он позволил себе расслабиться и этого тоже не заметил. Там, на планете, такого случиться не могло. Мгновение расслабленности означало бы смерть. Не больше и не меньше.
— Это я, Драч, — сказал он влюбленным.
Девушка рассмеялась.
— Я жутко перепугалась, здесь темно.
— Вы были там, где погиб Грунин? — спросил парень очень серьезно. Ему хотелось поговорить с Драчом, запомнить эту ночь и неожиданную встречу.
— Да, там, — ответил Драч, но задерживаться не стал, пошел дальше, к огонькам лаборатории.
Чтобы добраться до своей лаборатории, Драчу предстояло пройти коридором мимо нескольких рабочих залов. Он заглянул в первый из них. Зал был разделен прозрачной перегородкой. Даже казалось, будто перегородки нет и зеленоватая вода необъяснимым образом не обрушивается на контрольный стол и двух одинаковых тоненьких девушек за ним.
— Можно войти? — спросил Драч.
Одна из девушек обернулась.
— Ох! Вы меня напугали. Вы Драч? Вы дублер Грунина, да?
— Правильно. А у вас тут кто?
— Вы его не знаете, — проговорила другая девушка. — Он уже после вас в институт приехал. Фере, Станислав Фере.
— Почему же, — ответил Драч. — Мы с ним учились. Он был на курс меня младше.
Драч стоял в нерешительности перед стеклом, стараясь угадать в сплетении водорослей фигуру Фере.
— Вы побудьте у нас, — пригласили девушки. — Нам тоже скучно.
— Спасибо.
— Я бы вас вафлями угостила…
— Спасибо, я не люблю вафель. Я ем гвозди.
Девушки засмеялись.
— Вы веселый. А другие переживают. Стасик тоже переживает.
Наконец Драч разглядел Станислава. Он казался бурым холмиком.
— Но это только сначала, правда? — спросила девушка.
— Нет, неправда, — ответил Драч. — Я вот и сейчас переживаю.
— Не надо, — сказала вторая девушка. — Геворкян все сделает. Он же гений. Вы боитесь, что слишком долго там были?
— Немножко боюсь. Хотя был предупрежден заранее.
