Первую часть доклада Робин о тропической малярии они прочитали с легкой тревогой. Теория о совпадении выхода паразитов в кровь с изменением температуры пациента могла лишь укрепить репутацию Робин. Перейдя ко второй части, ученые мужи возрадовались, осознав, что доктор Сент-Джон в очередной раз подставила себя под удар. Со времен Гиппократа, первым описавшего это заболевание в пятом веке до нашей эры, считалось непреложным фактом, что малярия, как и следует из ее названия, вызывается гнилым воздухом болотистых мест, который становится ядовит в ночное время. Робин Сент-Джон отказалась от этого объяснения и предположила, что малярия передается от больного человека к здоровому переносом крови. Еще невероятнее была гипотеза, что переносчиками являются комары, обычно населяющие болотистые местности, где часто встречается данное заболевание. В качестве доказательства Робин привела собственные исследования, в результате которых обнаружила малярийного паразита в желудках насекомых.
Коллеги в Британской медицинской ассоциации, разумеется, не могли упустить такую возможность поставить Робин на место. «Доктору Сент-Джон не следует давать волю своему чересчур живому воображению в серьезных вопросах медицинских исследований, — писал один из более мягких критиков. — Нет ни малейшего доказательства того, что какое бы то ни было заболевание может переноситься через кровь, а призывать на помощь летающих насекомых, якобы способных на подобное злодейство, слишком напоминает сказки о вампирах и оборотнях».
— Над вашим дедушкой тоже смеялись, — заявила Робин с высоко поднятой головой. Сила и решимость, написанные на ее лице, невольно вызывали уважение. — Когда он оспорил убеждение, что желтая лихорадка заразна, от него потребовали доказательств.
Близнецы уже десяток раз слышали об этом эпизоде семейной истории и, зная, что последует дальше, побледнели в приступе легкой тошноты.
— Дедушка пошел в больницу, где собрались все знаменитые врачи, наполнил стакан рвотными массами пациента, умирающего от желтой лихорадки, и выпил его во здравие коллег у них на глазах.
Вики прикрыла рот ладонью, Элизабет поперхнулась и побелела как мел.
— Ваш дедушка был мужественным человеком, а я — его дочь! — заявила Робин. — Теперь доедайте, после обеда мне понадобится ваша помощь.
Позади церкви стояла новая палата, построенная Робин после смерти первого мужа в войне с матабеле. Тростниковая крыша держалась на деревянных столбах, стены возвышались всего фута на три. В жаркую погоду ветерок свободно продувал постройку, а в холодное время или в сезон дождей циновки из травы закрывали проемы. На глиняном полу лежали ряды подстилок: пациенты спали вместе со своими здоровыми супругами и детьми — лучше уж превратить палату в коммунальное жилище, чем выслушивать бесконечное нытье больных. Здесь царила столь дружелюбная атмосфера и так хорошо кормили, что прошедших курс лечения пациентов с трудом удавалось отправить домой. В конце концов Робин нашла безотказный способ: все выздоравливающие и члены их семей должны были работать в поле или на постройке новых палат. Эта уловка позволила уменьшить население клиники до разумных размеров.
Лаборатория Робин, маленькая округлая мазанка с единственным окошком, располагалась между церковью и палатой. Внутри вдоль всей стены тянулся рабочий стол, висели полки. На почетном месте стоял новый микроскоп, купленный на гонорар от «Рядового Хэккета», рядом лежал рабочий дневник — толстая тетрадь в кожаном переплете, в которую Робин принялась записывать предварительные наблюдения.
«Подопытный — женщина европеоидной расы, на данный момент здоровая…»
— Номуса, ты поклялась королю Лобенгуле, что после его смерти будешь заботиться о народе матабеле. Как ты сможешь выполнить свое обещание, если умрешь? — удрученно спросила Маленькая Голубка на исиндебеле, назвав Робин именем, данным ей матабеле: Номуса, Дочь Милосердия.
Робин оторвала взгляд от аккуратно написанной строчки и раздраженно посмотрела на подругу:
— Джуба, я вовсе не собираюсь умирать! И ради всего святого, не смотри на меня с таким постным видом!
— Номуса, не следует дразнить злых духов.
— Мама, Джуба права! — вмешалась Вики. — Ты нарочно перестала принимать хинин — ни единой таблетки за шесть недель! А ведь, согласно твоим наблюдениям, опасность черноводной лихорадки возрастает…
— Хватит! — Разозленная Робин стукнула по столу ладонью. — Я не собираюсь вас слушать!
— Ладно, — согласилась Элизабет. — Мы больше не станем пытаться тебя остановить. Но если вдруг твое состояние резко ухудшится, можно нам поехать в Булавайо за генералом Сент-Джоном?
Робин бросила перо, заляпав чернилами открытую страницу журнала, и вскочила на ноги.
— Ни в коем случае! Не вздумай даже приблизиться к этому человеку!
— Мама, ведь он твой муж, — благоразумно напомнила Вики.
— И отец Бобби, — вставила Элизабет.
— И он тебя любит! — выпалила Вики, прежде чем Робин успела ее остановить.
Бледная как мел, Робин дрожала от ярости и еще какого-то чувства, не в силах вымолвить ни слова. Элизабет воспользовалась необычной молчаливостью матери.
— Он такой сильный…
— Элизабет! — Робин обрела дар речи, и в ее голосе зазвенела сталь. — Ты прекрасно знаешь, что я запретила вам любое упоминание этого человека!
Она вернулась за стол, и на долгую минуту шорох пера, бегущего по странице, был единственным звуком в воцарившейся тишине. Когда Робин заговорила вновь, ее голос звучал ровно и бесстрастно.
— Если я не смогу вести дневник, записи будет делать Элизабет — у нее лучше почерк. Записи должны быть ежечасными, независимо от тяжести моего состояния.
— Хорошо, мама.
— Вики, ты начнешь лечение, но не раньше, чем периодичность приступов будет установлена вне всякого сомнения. Я подготовила для тебя письменные инструкции на случай, если я буду без сознания.
— Хорошо, мама.
— А я? — тихо спросила Джуба. — Что делать мне, Номуса?
Выражение лица Робин смягчилось, и она положила ладонь на руку подруги.
— Джуба, не думай, что я нарушаю свое обещание Лобенгуле позаботиться о его народе. То, что я собираюсь сделать, поможет нам понять сущность болезни, от которой с незапамятных времен страдают матабеле и все народности Африки. Поверь мне, Маленькая Голубка, сейчас я делаю важный шаг к освобождению твоего народа, да и моего тоже, от этой ужасной напасти.
— Номуса, неужели нет другого способа?
— Нет, — покачала головой Робин. — Ты спросила, чем ты можешь помочь. Побудь со мной, Джуба, и утешь меня.
— Конечно, а как же иначе, — прошептала Джуба, обнимая подругу, и ее плечи затряслись от рыданий. В объятиях громадных рук Робин казалась щуплой девочкой.
На подстилке у низкой стены лежала чернокожая девушка. Вскрикнув в забытьи, она откинула меховую накидку, обнажив тело, вполне созревшее для материнства, с широкими бедрами и выступающими сосками, но сгорающее от внутреннего жара. Кожа казалась хрупкой, как пергамент, губы посерели и потрескались, глаза сверкали нездоровым лихорадочным блеском.
