Постояв минуту, Баллантайн-старший встал и отряхнул брюки.
— Славный был парень, — просто заметил он.
— Славный, — согласился Ян Черут, — но глупый. Умный показал бы пятки.
— К тому же умный выбрал бы себе другое местечко для могилы: здесь он разлегся прямо в золотой жиле, — пробормотал Ральф. — Придется нам его выкопать.
Зуга нахмурился.
— Пусть лежит. Есть и другие шахты.
Он пошел дальше, его спутники последовали за ним. Шагов через сто Зуга остановился.
— Здесь! — удовлетворенно воскликнул он. — Вот вторая штольня — всего мы нашли четыре.
Отверстие второй штольни было забито обломками камней. Ральф снял куртку, прислонил «винчестер» к стволу ближайшего дерева и залез в неглубокую выемку.
— Я открою вход, — сказал он, согнувшись в узком засыпанном проходе.
Квадратное отверстие штольни вскрыли за полчаса: с помощью веток выковыривали булыжники из завала и вручную убирали их в сторону. Вход оказался таким узким, что пролезть в него смог бы разве что ребенок. Они встали на колени и заглянули внутрь: непроницаемая темнота не позволяла определить глубину шахты, оттуда несло сыростью, запахом плесени, вонью помета летучих мышей и гниющих останков.
Ральф и Зуга уставились в шахтный ствол, охваченные жутковатым любопытством.
— Говорят, древние использовали на рудниках рабский труд детей и захваченных в плен бушменов, — пробормотал Зуга.
— Нужно выяснить, есть ли там золотая жила, — прошептал Ральф. — Но ни один взрослый… — Он осекся.
Помолчав, Зуга и Ральф с улыбкой обменялись понимающим взглядом и одновременно посмотрели на Яна Черута.
— Ни за что! — завопил коротышка-готтентот. — Никуда я не полезу! Ни за что! Только через мой труп!
Ральф нашел в седельной сумке огарок свечи, а Зуга тем временем связал вместе три веревки, которыми обычно стреножили лошадей. Ян Черут наблюдал за приготовлениями с видом осужденного, взирающего на постройку виселицы.
— Двадцать девять лет, с тех самых пор, как я появился на свет, ты не уставал расписывать мне свои храбрые подвиги, — напомнил Ральф, нежно обнимая готтентота и подводя его к входу в шахту.
— Ну возможно, я немного преувеличивал, — сознался Ян Черут.
Зуга обвязал его веревкой под мышками и повесил ему на пояс седельную сумку.
— Ты, который сражался с дикарями и охотился на слонов и львов, ты боишься какой-то дырки в земле? — продолжал Ральф. — Чего там вообще бояться? Подумаешь, парочка змей, полная темнота и призраки мертвецов — а больше там и нет ничего!
— Может, я довольно сильно преувеличивал, — хрипло прошептал Ян Черут.
— Ян Черут, но ведь ты же не трус?
— Еще какой трус! — горячо заявил коротышка. — Я ужасный трус, и вниз мне никак нельзя!
Ральф легко поднял готтентота и опустил его в шахту — Ян Черут извивался на веревке, словно червяк на крючке. По мере того как веревка уходила вниз, протестующие крики постепенно становились все глуше.
Ральф отмерял длину отпущенной веревки, считая, что размах его рук равен шести футам. Он опустил Яна Черута на глубину шестидесяти футов, прежде чем натяжение веревки ослабло.
— Ян Черут! — завопил Зуга в глубину шахты.
— Здесь небольшая пещера, — донесся сдавленный, искаженный эхом голос снизу. — Я едва могу в ней выпрямиться. Камни закопчены.
— Они готовили на кострах, — догадался Зуга. — Рабов, должно быть, держали в шахте до самой смерти, они никогда не видели дневного света. — Он повысил голос: — Что ты еще видишь?
— Веревки, сплетенные из травы. Кожаные ведра, вроде тех, которыми мы пользовались на алмазном прииске… — Ян Черут осекся. — Тут все в пыль рассыпается, едва прикоснешься. — Послышалось приглушенное чихание и кашель — готтентот надышался поднятой пыли и заговорил в нос: — Железные орудия, похожи на тесло… Во имя великой змеи, здесь мертвецы! — Голос Яна Черута явственно дрожал. — Здесь скелеты! Скорее вытащите меня отсюда!
Заглянув в узкое отверстие шахты, Ральф разглядел мерцающий огонек свечи на дне.
— Ян Черут, из пещеры есть какой-нибудь выход?
— Вытащите меня!
— Ты никакого прохода не видишь?
— Вижу, вижу, а теперь вытащите меня отсюда!
— Нет, сначала пройди по этому проходу до конца.
— Даты спятил! Мне придется на карачках ползти!
— Возьми тесло и расширь проход.
— Нет! С меня хватит! Я дальше не пойду! Тут мертвецы на каждом шагу, они охраняют шахту.
— Ладно, — сказал Ральф, — тогда я сброшу второй конец веревки тебе на голову.
— Ты не посмеешь!
— А потом снова завалю шахту камнями.
— Так и быть, я иду… — С отчаянием в голосе сдался Ян Черут.
Веревка вновь заскользила вниз, точно змея, уползающая в нору.
Ральф и Зуга сидели на корточках возле ямы в земле, по очереди затягиваясь последней сигаретой, и нетерпеливо ждали.
— Покидая шахты, вход, должно быть, завалили, оставив рабов внизу. Раб был ценным имуществом, значит, рудник покидали в спешке, не успев выработать жилу. — Зуга помолчал, прислушиваясь. — Наконец-то! — удовлетворенно воскликнул он. Из глубины послышалось отдаленное звяканье металла по камню. — Ян Черут добрался до выработки.
Тем не менее прошло еще немало времени, прежде чем на дне шахты снова блеснул огонек свечи и послышались умоляющие вопли Яна Черута:
— Пожалуйста, мистер Ральф, я все сделал. Вытащите меня отсюда!
Ральф встал над шахтой, упираясь ногами в противоположные края, и потащил веревку вверх — под рукавами тонкой рубашки вздувались и опадали мускулы. Он поднял готтентота без передышки, даже не запыхавшись, на лбу не выступило ни единой капли пота.
— Ну как, Ян Черут, что ты там нашел?
От слуги, с головы до ног покрытого слоем пыли, в которой пот прорезал грязные дорожки, воняло пометом летучих мышей и затхлостью заброшенных пещер. Ян Черут открыл закрепленную на поясе седельную сумку — руки у него все еще тряслись от страха и усталости.
— Вот что я нашел, — прохрипел он, передавая Зуге обломок камня.
На изломе камень поблескивал льдистыми кристалликами, его испещряли синеватые прожилки и трещинки. Под ударами тесла кусок породы местами треснул насквозь, но обломки блестящего кварца держались вместе благодаря веществу, заполнившему каждую выемку, — тонкий слой пластичного металла ярко заблестел на солнце, когда Зуга смочил обломок слюной.
— Ральф, ты только посмотри!
Сын взял из рук отца обломок камня с трепетом христианина, принимающего святое причастие.
