Я находился на просеке, прямой, как проспект Ленина в Николаеве. Широкой, метров пятнадцать просеке. Слева – стена леса, справа – стена леса, а впереди, над серебрящейся полосой нетронутого снега, – луна. Почти полная.
Это было красиво, безумно красиво – лунная просека, ночь, снег… Я даже полюбовался бы вволю.
Но я начал мерзнуть.
Кое-как выбравшись из сугроба, я огляделся. Снег продолжал казаться нетронутым. Но где-то вдали я различил характерный перестук колес пригородной электрички.
М-да. Маг хренов. Повелитель Темных порталов. Портал открыть – открыл. А куда ему замкнуться – не позаботился. И вот результат: один, в жалком свитере (в смысле – без куртки и шапки), в зимнем лесу.
Злясь на себя, я нащупал за пазухой продолговатое и твердое, решил пока кокон не снимать и побрел навстречу луне. По дивной снежной целине лунной просеки.
Очень скоро я понял, что идти по сугробам – удовольствие сомнительное. Пришлось забирать к лесу – я здраво рассудил, что у деревьев снега должно быть поменьше.
К моему собственному изумлению, я оказался прав на двести процентов. Во-первых, сугробов у кромки леса и впрямь не нашлось, да плюс, во-вторых, нашлась тропинка. В меру утоптанная. В тени я ее раньше просто не замечал.
Кто-то из древних сказал, что дороги всегда ведут к тем, кто их строил. Да и не оставалось у меня другого выхода. И я пошел по тропинке. Пошел, а потом побежал, чтобы согреться.
«Буду бежать, пока не устану, – подумал я. – А потом пойду в сумрак… греться».
Надеюсь, у меня хватит сил и на бег, и на сумрак.
Бежал я минут пятнадцать; ветра не было совершенно, поэтому я даже слегка разогрелся. Просека все тянулась и тянулась, снег все серебрился и серебрился. Здесь не мне, здесь уместнее было бы бежать какому-нибудь древнему витязю в куртке мехом наружу и с зачарованным мечом при поясе. И с верным прирученным волком в нескольких шагах впереди…
Едва я подумал о волке, откуда-то слева донесся лай. Собачий. Волки взлаивают иначе. Да и то не зимой.
Я остановился и пригляделся. Теплый оранжевый свет мерцал среди деревьев; помимо лая донеслись и голоса. Голоса людей.
Раздумывал я недолго. Прошел еще чуть-чуть вперед, достиг ответвляющейся в направлении костра тропинки и свернул.
Скоро на меня выскочили сразу две собаки – белая, почти неразличимая на фоне снега карельская лайка, хвост бубликом, и черный как смоль мохнатый ньюфаундленд. Лайка брехала звонко, что твой колокольчик; ньюф глухо бухал: «Буафф! Буафф!»
– Петро! Ты? – донеслось от костра.
– Нет, – с сожалением отозвался я. – Это не Петро. Погреться можно?
По правде говоря, я собирался в первую очередь вовсе не греться. Я хотел выяснить, где нахожусь. Чтобы не брести наугад через лес, а выйти прямо к электричке.
– Давай сюда! Собак не бойся, не тронут!
Собаки действительно не тронули. Лаечка настороженно бегала на постоянной дистанции метра в четыре, а ньюф просто подкатился к ногам, обнюхал ботинки, фыркнул и убежал к костру.
Людей у костра насчитывалось больше десятка. На длинной цепи, перекинутой через толстый горизонтальный сук ближайшей сосны, висел объемистый котелок, в котором что-то многообещающе булькало. Народ сидел на двух бревнах, у большинства в руках наблюдались железные кружки, и кто-то как раз открывал очередную бутылку водки.
– О как! – сказал бородатый, похожий на геолога парень, когда я вышел из темноты на свет. – В свитерке!
– Извините, – вздохнул я. – У меня мелкие проблемы.
– Садись, – тут же подвинулся кто-то. Меня усадили чуть ли не силой и мгновенно сунули в руки кружку с водкой.
– Давай!
Ослушаться я не решился. Горло обожгло, но уже спустя несколько секунд я окончательно забыл, что на дворе зима.
– Степа! У тебя куртяк вроде был? – продолжал распоряжаться бородатый.
– Был, – подтвердили с противоположного бревна, и кто-то резво убежал чуть в сторону, где в промежутках между деревьями чернели натянутые палатки.
– А у меня шапка есть, – сказала пухленькая девчонка с косичками, как у школьницы. – Сейчас…
– Ты давно мерзнешь? – спросил меня бородатый.
– Да не очень. Минут двадцать всего. Только не спрашивайте, как я здесь оказался.
– Не будем, – пообещал бородатый. – Счас плов сготовится. Мы тут до завтра. Переночевать найдем где, и спальник лишний найдется. Ну а завтра в Москву. Можешь с нами, можешь без нас.
– Спасибо, – сказал я. – С удовольствием.
– У нас тут день рождения, – объяснил мне Степа, приближаясь с сине-зеленой лыжной курткой в руках. – Вот держи.
– Спасибо, ребята, – поблагодарил я искренне. В основном даже не за радушие и гостеприимство, а за отсутствие излишних вопросов.
Куртка была теплая. Теплее, чем с виду.
– А чей день рождения-то? – поинтересовался я.
Одна из девушек прекратила целоваться с очередным бородатым ухажером.
– Мой, – сообщила она. – Меня зовут Тамара.
– Поздравляю, – сказал я; получилось несколько уныло. Я всерьез пожалел, что совершенно нечего подарить, а совать стобаксовую купюру постеснялся. Вышло бы что-то вроде моих щедрых гостиничных чаевых, только сменивших порядок для приличия…
– Тебя как звать-то? – спросил бородатый номер один. – Меня – Матвей.
– Виталий. – Я пожал протянутую руку. – День рождения в зимнем лесу – первый раз в таком участвую.
– Все когда-нибудь случается в первый раз, – философски заметил Матвей.
Снова залаяли собаки и унеслись в темноту.
– Ну, это-то хоть Петро? – спросила именинница с надеждой.
– Петро, ты? – заорал Степа неожиданно звучным баритоном, совсем не похожим на голос, которым он общался.
– Я! – донеслось из леса.
– Шампусик несешь? – крикнула Тамара.
– Несу! – радостно подтвердил Петро.
– Ура-а-а! – хором закричали все присутствующие девушки. – Ура Петру – спасителю!
Украдкой я нащупал за пазухой чехол. Видимо, скрывающий в себе таинственный Коготь Фафнира. И подумал, что до утра можно расслабиться и окунуться в размеренное течение чужого праздника. Народ у костра подчеркнуто не обращал на меня внимания – как одному из своих подливали в кружку, потом наделили тарелкой дымящегося плова. Словно к ним на огонек каждую ночь выходит из леса полураздетый путник.
Очень жаль, что среди них не было ни единого Иного. Даже неинициированного.
Глава 4
Семен вошел в кабинет Гесера, на секунду замер перед дверью и еле заметно покачал головой:
