– Не очень верится, – признался я.
– Это было пророчество, Антон. Оно должно было исполниться, люди его слышали. Но я вмешалась.
– Исцелила цесаревича?
– Ну, не исцелила… скажем так – продлила его существование. Николай мямлил и трусил, большевики взяли власть. Крови, конечно, пролилось… но могло быть и хуже.
– Так ты, можно сказать, спасительница России, – сказал я едко. – И вдобавок герой Советского Союза, помогла революции свершиться.
– Ну в общем-то – да, – скромно сказала Арина.
Детская площадка, которую мы беззастенчиво оккупировали, была роскошная. Посредине ее стоял деревянный корабль, будто приплывший с острова Нетинебудет, да и брошенный за ненадобностью Питером Пэном. На корабле, где днем было не продохнуть от галдящей, лазающей по мачтам и веревочным лестницам детворы, мы и сидели. Маг и ведьма, держащие в руках по бутылке пива – но давно уже к ним не прикладывающиеся.
– Допустим, я тебе верю, – сказал я. – Даже допустим, что ты не ошибаешься, и это было пророчество, и ты сумела его изменить. Что дальше?
– Дозоры давно уже занимаются ерундой, – сказала Арина. – Варятся в собственном соку. Даже конфликтуют будто понарошку.
– А тебе хотелось бы войны? – съязвил я. – За кого играешь в этом сезоне, за команду Светлых? А Договор как – чтим?
– Не хочу я войны, – серьезно ответила Арина. – Мы, ведьмы, народ мирный. А уж светлые ведьмы – особенно… Напомни-ка мне Великий Договор, Антон.
Я пожал плечами и процитировал то, чему учат на первом уроке – не важно, в Ночном или Дневном Дозоре.
Мы – Иные
Мы служим разным силам
Но в сумраке нет разницы между
отсутствием тьмы и отсутствием света
Наша борьба способна уничтожить мир
Мы заключаем Великий Договор о перемирии
Каждая сторона будет жить по своим законам
Каждая сторона будет иметь свои права
Мы ограничиваем свои права и свои законы
Мы – Иные
Мы создаем Ночной Дозор
Чтобы силы Света следили за силами Тьмы
Мы – Иные
Мы создаем Дневной Дозор
Чтобы силы Тьмы следили за силами Света
Время решит за нас
– Прекрасно, – сказала Арина. – Договор, как ты можешь заметить, не запрещает вмешиваться в человеческую жизнь. Он лишь ограничивает борьбу Светлых и Темных.
– И что с того? – Мне начало надоедать. – Темные вмешивались, Светлые вмешивались… тебе ли не знать? Что в итоге? Сколько войн развязано из-за экспериментов по созданию идеального общества? Коммунизм, фашизм, демократия, автократия, гласность, глобализация, национализм, мультикультурализм – что из этого человеческое, а что наше? Мы подталкиваем людей то в одну сторону, то в другую. Наблюдаем, что получилось. Потом перечеркиваем результат и начинаем заново. Ах, не получается… ну попробуем в другой стране, в другой культуре, с другими установками… Что, коммунизм был безнадежен? Не думаю. Но игрушка надоела. Что, демократия насквозь фальшива? Вряд ли. Но и с ней закончили играться. А людям, знаешь ли, все равно, от чего умирать – от построения социализма, от привнесения демократии или от борьбы за права и свободы. Как по мне – лучшее, что мы могли бы для людей сделать, – оставить их в покое! Пусть живут своей жизнью, придумывают свои правила, учатся на своих ошибках!
– Полагаешь, мне не стоило вмешиваться в судьбу России? – спросила Арина.
– Да! Нет! Не знаю… – Я развел руками. – А если бы после всех потрясений итог оказался бы лучшим? Не было бы Второй мировой войны, к примеру?
– Я не могла сидеть и ничего не предпринимать… – сказала Арина. – И посоветоваться не могла ни с кем. Что Гесер, что Завулон – каждый стал бы ситуацию поворачивать к своей выгоде. С тобой – могу посоветоваться. Ты нормальный. Ты до сих пор человек.
– Не уверен уже… – сказал я, глядя на идущего вдоль ограды детской площадки чернокожего охранника. Тот бдительно глянул на карусели-качели-песочницы, скользнул невидящим взглядом по нам и удалился.
– Все мы люди, Антон. Кто в большей мере, кто в меньшей. Да, есть ситуации непонятные, когда не знаешь, стоит ли вмешиваться. Но есть же и однозначно ясные!
– Чего ты от меня хочешь? – спросил я.
– Антон, пророки появляются редко. За двадцатый век – восемь случаев. И еще реже удается зафиксировать их первое пророчество до того момента, как оно станет известно людям и обретет силу. Если ты знаешь пророчество мальчика…
– Нет, я его не знаю. Клянусь.
– А можешь узнать? – уточнила Арина.
Я помолчал. А потом резко, будто прыгая в холодную воду, сказал:
– Вероятно – да. Более того, возможно, я могу узнать и первое пророчество Эразма. Хотя оно, вероятно, за эти годы давно свершилось.
– А вот не факт, – сказала Арина. – Полет Гагарина в космос был напророчен еще в семнадцатом веке… Антон, ты меня по-хорошему поражаешь!
– Тебе, как сменила цвет, неймется творить добро, – сказал я.
– Допустим. А тебе разве нет? Антон, в Дозоре никто на такое не решится. Я – готова попробовать. И я клянусь тебе, что если пророчество окажется хорошим или невнятным – мы ничего не станем делать. Пусть исполняется. Но вдруг мы получили шанс действительно направить жизнь людей к лучшему?
– «Мы», – фыркнул я. – Предыдущий раз ты говорила «мы», когда была с Эдгаром и Саушкиным. Кончили они плохо.
– Ты мне не веришь, и это правильно, – кивнула Арина. – Но со мной у тебя появится шанс не тянуть лямку в Дозоре, а сделать что-то по-настоящему важное.
– Я почти уверен, что Эдгару ты говорила то же самое, – мрачно ответил я.
– Подумай, Антон. – Арина открыла сумочку и достала оттуда маленький шарик. – Я пока отправлюсь… к себе. Извини, что не приглашаю – Минойская Сфера переносит лишь одного.
– Мне казалось, она одноразовая, – сказал я.
– Нет, она однозарядная, – улыбнулась Арина. – А я умею ее перезаряжать. Навещу тебя утром, ты не против?
Я пожал плечами. Арина улыбнулась, сжала сферу в кулаке – и исчезла.
Вздохнув, я взял пустые бутылки из-под пива и стал спускаться с деревянного кораблика. В отличие от ведьмы мне придется добираться до гостиницы пешком.
По пути на детскую площадку Арина открыла калитку каким-то своим способом, растерев в пальцах сухую траву и посыпав ею замок, я же никогда не любил возиться с заклинанием «Бильбо» и решил миновать ограду сквозь сумрак. К моему удивлению, на первом слое сумрака площадка тоже была огорожена, да и на втором ее окружало что-то вроде полосы высохших деревьев, ощетинившихся колючими ветками в сторону парка. Я с любопытством осмотрел живую (да нет, скорее – мертвую) изгородь. Такие сухие стволы чаще встречались на третьем слое, но там они были разбросаны хаотично – а здесь выглядели сознательно высаженными. Ну или вкопанными в землю. К счастью, тратить силы и идти глубже не потребовалось – эта ограда препятствовала лишь желающим войти на площадку, а не выйти с нее. Кто бы из Иных ни работал с детской площадкой, но он подошел к делу основательно.
