– Мне очень жаль.
– До нас доходили слухи, что милиция, повинуясь нацистским приказам, арестовала более десяти тысяч евреев – целыми семьями, включая новорожденных младенцев. Их держат в Зимнем Велодроме.
– Я знаю это место. – Голос девушки был исполнен скорби.
Фрелон кивнул.
– В прошлом году его превратили в тюрьму.
– Помню стеклянный купол, такой величественный…
– Сейчас его закрасили, чтобы не привлекать внимания бомбардировщиков союзников.
Лизетта вдруг пожалела, что вообще заговорила о лаванде.
– Что ж, надеюсь, это еврейское семейство в один прекрасный день еще вернется на свои лавандовые поля.
Фрелон бросил на нее мрачный взгляд.
– Не думаю. Если слухи правдивы, из лагерей не возвращаются.
Лизетта не хотела больше говорить на эту тему.
– А вы женаты? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.
– Была у меня на примете одна девушка, да времена нынче не те, чтобы загадывать далеко вперед. Может, как все закончится, я вам предложение сделаю. В конце концов, вы первая из всех наших гостей, кто и правда выглядит по-французски.
Лизетта засмеялась.
– А вы уверены, что тут безопасно вести подобные разговоры?
Стало уже светло, и девушка поразилась, как же высоко они забрались.
Сеньон лежал далеко внизу, а Апта она не разглядела. Усилия, потраченные на карабканье по крутому склону, были достойны результата. Лизетта и ее спутник очень быстро поднялись почти до гребня холма, у подножия которого там и сям располагались мелкие селения.
– Совершенно безопасно. Мы на землях партизан – маки. Вон там Боннье. А внизу Лормарин. – Фрелон скороговоркой выпалил еще несколько названий. Хотелось бы Лизетте как-нибудь побывать в этих местах. – Надо держаться тропы. Проголодались?
– Пока нет, – солгала она.
– Отлично, тогда можно потерпеть, пока доберемся до Боннье.
Обещанная Фрелоном телега ждала под присмотром какого-то крестьянина, который покосился на девушку исподлобья.
– Немцы реквизировали большинство наших лошадей, – пояснил Фрелон, когда она уселась рядом с ним на телеге. – Спасибо, – поблагодарил он крестьянина.
Тот молча кивнул и, не проронив ни слова, зашагал прочь.
– Простите его за неотесанность. Зато он ярый сторонник де Голля. Без таких, как он, маки не выжили бы.
Как только телега тронулась, Лизетта принялась рыться в сумке в поисках еды, что дала ей мадам Паскаль.
– Знаете, эти фермеры, они очень отважны, – продолжал Фрелон. – Мы вот скрываемся, крадемся во тьме, делаем все тайком, пользуемся условными именами, да и то шепотом. А таким, как он или мадам Паскаль, приходится жить у всех на виду, иметь дело с milice или немцами, если те вдруг заявятся в дом, лгать, не моргнув и глазом, зная, что на кону их жизнь.
– Жизнь?
– Ну да. Только неделю назад в соседней деревне одного человека расстреляли на глазах у его семьи лишь по одному подозрению в том, что он помог бежать нескольким участникам Сопротивления.
– Расстрел на месте?
– Если кто-то из деревни виноват, немцы карают всех, кто там живет. Вот почему люди вроде меня бегут прочь из семей, действуют тайно, – чтобы родные и соседи не поплатились за наш патриотизм.
Внезапно все опасности, о которых рассказывали на курсах УСО, стали для Лизетты чудовищно близкими. Фрелон умолк, но девушке и самой было о чем подумать. Тишину нарушал лишь стук копыт взбирающегося в горку пони.
12
Лизетта наконец различила вдали парящий в небе шпиль церкви в Боннье. Деревня плавно сбегала вниз с холма к равнине. Сердце твердило девушке, что она дома… хотя на самом деле она никогда не бывала южнее Парижа. Пасторальная Франция: беспорядочно разбросанные каменные строения, словно вытесанные из скал, яркие цвета, каменистые склоны, сосновые леса, возделанные равнины… Издали жизнь тут казалась мирной и пасторальной – однако со слов Фрелона вырисовывалась совсем иная картина.
– Отсюда пойдем пешком, – предупредил он. – И надо держаться начеку. Никому нельзя доверять.
– А как же пони?
Молодой человек спрыгнул с телеги.
– Кто-нибудь нашего четвероногого друга подберет. А нам дальше по дороге не стоит. Двинемся напрямик по склону.
– Там немцы?
– Нет. Хотя подчас я сомневаюсь, что хуже: немецкие солдаты или наши полицаи. И те и другие рады бы истребить всех маки. В деревне мы не знаем точно, кто друг, а кто враг.
– Тогда зачем мы сюда пришли?
– Решение принимал Роже.
– А долго мы тут пробудем?
– Одну ночь. Роже тоже сюда придет. Он никогда не проводит в одном и том же месте две ночи подряд. Но никогда не отказывается от постели.
– В самом деле?
Фрелон подмигнул.
– Уверен, вы скоро поймете почему.
Девушка засмеялась, удивленная намеком.
– Все маки Роже просто обожают. Он вам понравится. Если нас остановят, мы брат и сестра. Меня зовут Ален, а вас Анжелина. Мне двадцать пять, вам?..
– Двадцать четыре.
– Я родом из Апта, но вы учитесь на севере.
– В Лилле, – немедля откликнулась Лизетта.
– Вы его знаете?
Она кивнула.
– Чем вы занимаетесь в Лилле?
– Училась в университете, потом работала в Страсбурге. Сюда на юг приехала навестить вас перед тем, как ехать в Париж, на новую работу, но в той же компании, что в Страсбурге.
– Документы у вас в порядке? Разрешение на въезд в свободную зону, удостоверение личности?
– Да.
– Отлично. Тогда вперед.
Около часа они шли в обход деревни, только потом Фрелон со спутницей приблизились к низкой стене, ограждавшей каменный домик. На Лизетту повеяло запахом свежей выпечки. Аромат привел их через разросшийся сад к зарослям душистых трав у черного хода. Фрелон постучал.
– Кто там?
– Ален, madame. Добрались, наконец.
Голос его звучал естественно и небрежно. Дверь отворила невысокая толстушка.
– Ален! Входи, входи, добро пожаловать. А вот и твоя сестра. Добрый день, я о вас наслышана. – Толстушка впустила молодых людей в дом. Едва дверь за ними закрылась, все притворство было отброшено. – Никаких затруднений?
– Ни малейших, – заверил Фрелон.
– Я Анжелина, – сказала Лизетта. – Спасибо, что согласились приютить меня на ночь.
Хозяйка на удивление легкой походкой прошла в комнату.
