– Так дальше быть не может. Либо мне нужно уйти, либо тебе.
Опарна спихнула с его стола стопку почты. Она словно обезумела. Но Ачарья был способен на куда большую ярость, и в бешенстве того мига, спугнувшего голубей с подоконника, заорал:
– Вон отсюда, вон отсюда!
Характер, отметил Айян Мани из приемной, – на самом деле кровяное давление.
Опарна не навещала третий этаж много дней кряду. Но однажды в среду вдруг появилась. Она пришла к Ачарье и сказала:
– Я готова смириться. Все кончено, я знаю. Прости, что вела себя как дура. Со мной все хорошо.
– И ты меня прости, – отозвался Ачарья устало. – Я за все это в ответе. Но не знаю, как поступить правильно.
– За это не беспокойся, – сказала она. – Со мной все хорошо.
– Правда?
– Да, – подтвердила она. – Давай завершим миссию. Она важна для нас обоих. А потом посмотрим.
– А потом посмотрим, – повторил он тихо.
Глаза у него постепенно налились светом, и она повернулась и ушла. Он остался, почувствовал себя одиноко – и все смотрел на закрывавшуюся дверь. Вспомнил карлика из другого времени, который ехал на слоне, – судьба этого карлика была решена многими эпохами ранее, как рождение звезд или столкновение миров. Вот и наши истории, Опарна, таковы, какими должны были быть. Ох уж эта правда – есть в ней что-то непристойное.
Часть четвертая
Первая тысяча простых чисел
Лило сильно, и таксисту ни черта не было видно. Что не мешало ему, гудя, нестись по мокрой дороге. Дворников на лобовом стекле не было, но один лежал на торпеде. Таксист схватил его, бормоча что-то про себя, и, держа руль одной рукой, высунулся в окно – разгрести воду с лобового стекла. И очень кстати увидел задние фары автомобиля, остановившегося на светофоре. Таксист чуть ли не встал на тормоза и заорал:
– Твою мать!
Такси замерло в дюймах от того автомобиля. Ади спросил, что означает «твою мать».
– Объясняй давай, – сказал Айян шоферу, и тот хитро хихикнул.
Мальчик, как обычно, сидел на заднем сиденье у левого окна, здоровым ухом к Айяну. Невзирая на лютые дожди, вернувшийся жар сентября пропаривал древний «фиат», и рубашки пассажиров отсырели от пота. Но все равно тут было чуть прохладнее, чем дома. Чтобы остужать комнату, Одже приходилось подставлять под вентилятор ведро с водой. Ади, получив от матери оплеуху прошлым летом, больше в него не писал.
Ади то и дело вынимал слуховой аппарат и вытирал его: струйки пота из-под промасленных волос затекали в уши. Но он не обращал внимания на это неудобство. Может, он его как неудобство и не расценивал. Мучение погодой – тоже такая игра. Он слизывал пот со щек.
– «Мерседес»! – воскликнул он вдруг.
Длинная серебристая машина мягко остановилась рядом с такси. На заднем сиденье смутно виднелась фигура мужчины. Он сидел скрестив ноги, задумчиво, уперев локти в колени, палец – на нижней губе. Ади в точности скопировал его позу. Мужчина улыбнулся. Ади улыбнулся в ответ. А затем светофор включил зеленый.
– Сколько стоит «мерседес»? – спросил он отца.
– Какая модель была?
– Класса «С». «22 °Cи-ди-ай».
– Это дешевый.
– Сколько?
– Тридцать лакхов.
Ади взвыл.
– Дорого, – сказал он по-английски.
– Не очень.
– Копи деньги. Не надо нам на такси в школу ездить.
– Мы на такси только в дождь, и это стоит всего двадцать рупий.
Ади надул щеки и изобразил «пук», и оба рассмеялись.
– Так скажи мне, Ади, что ты натворил?
Мальчик в отчаянии вскинул руку ко лбу.
– Сколько раз тебе повторять? Ничего.
– Тогда почему директриса меня вызвала?
– Не знаю, – ответил Ади. – Вчера я вообще ничего не творил. Позавчера ничего не творил. Позапозавчера я спросил у учительницы математики: «Пять в нулевой степени равно один, мисс?»
– И поэтому директриса меня вызвала?
– Не знаю.
– Она записала тебе в дневник: «Явитесь ко мне вместе с сыном».
– Она мне не нравится, – сказал Ади.
– Пойдем вместе и выясним, что ты отчудил.
– Я чудю только то, что ты мне велишь.
– Молодец.
– А если кто-нибудь узнает? – Лицо Ади сделалось серьезным, но отец игриво пригладил ему волосы.
– Мать столько масла кокосового тебе на голову льет. – От масла лоб и уши мальчика блестели. Какой красивый, здоровый мальчик, подумал Айян. А потом нащупал безжизненную твердость слухового аппарата в левом ухе.
Сестра Честити хмурилась. Она перебирала бумаги на столе и все более погрязала в их мешанине. Позади нее Иисус Христос склонил голову сильнее, чем Айяну помнилось, словно Сын Божий желал получше видеть Сестру Честити. Через стол от нее сидели двое унылых мужчин и юная тощая женщина в хлопковом сари.
– Доброе утро, Сестра, – сказал Ади, а затем повернулся к троим другим учителям и быстро добавил: – Доброе утро, сэр, доброе утро, сэр, доброе утро, мисс.
Сестра Честити обратила ко всем усталое лицо, но, увидев отца с сыном, несколько приободрилась.
– Вы пришли, – сказала она и попросила учителей оставить их – ровно на пять минут. Учителя прилежно собрали со стола свою долю бумажек. Возня с разрозненными листками показалась Айяну любопытной. Пока они не запрятали все это в папку, он разобрал лишь, что на каждом листе были какие-то пронумерованные вопросы. Учителя многозначительно улыбнулись отцу с сыном и покинули кабинет.
Сестра Честити указала им на стулья и потерла руки в предвкушении. Посмотрела на мальчика, на его отца, а затем – более заинтересованно – еще раз на мальчика. Стопки бумаг между нею и посетителями отвлекали ее. Она их отодвинула, бормоча:
– Выдали мне компьютер и сказали, что мне больше никогда не придется возиться с бумагами. Но я теперь только и вожусь с распечатками. У вас есть дома компьютер, господин Мани?
– Нет, – ответил Ади.
– Я разговариваю с твоим отцом, Ади. Не забывай, как надо себя вести.
– Простите меня, Сестра, я согрешил.
– Говорить надо «прости меня, Отец, ибо я согрешил». Весь из себя гений, а простых вещей не знаешь?
– Простите, Сестра.
– Так о чем я бишь? Да. Господин Мани, у вас есть дома компьютер?
– Нет, – сказал Айян.
