– Я слышу их у себя в голове.
– Правда? – спросил Ачарья, забавляясь. – Тебе нравятся простые числа?
– Да. Они непредсказуемые.
– Верно, верно. А мне вот простые числа всегда казались уродливыми. Когда был в твоем возрасте, я любил четные. Тебе четные нравятся больше нечетных?
Ади пожал плечами.
– Ади, нужно говорить «да» или «нет», – укорил его отец. – Не сиди просто так и не гримасничай.
– Кем ты хочешь стать, Ади? – спросил Ачарья.
– Я хочу работать в Научно-исследовательском институте.
– Так и сделай. Может, тебе стоит пройти наш вступительный экзамен, – бодро предложил Ачарья.
– Ладно, – сказал Ади.
– В нем участвует десять тысяч студентов со всей страны. Но лишь сотня проходит по конкурсу. Если хочешь, можно попробовать.
– Ладно.
– Тогда расти скорее.
Искрящиеся глаза Ачарьи оглядывали мальчика в уютной тишине, какая для ученого всегда была разновидностью беседы. Ади нервно повернулся к отцу и вскинул брови. Взоры Ачарьи постепенно затуманились.
– Из всех человеческих уродств, – сказал он тихо, – гений – самое полезное.
Часть пятая
Пришельцы из пришельцев творог делали
Ученые Института тоже сходились во мнении, что новости распространяются быстро. Но в тот вечер разгорелся диспут, насколько быстро. Айян Мани наблюдал из-за столика в углу столовой, как возник спор между двумя математиками средних лет, сидевшими в большой компании. Компания разместилась у окна, смотревшего на холмистый двор и древние одинокие деревья. Поначалу в обсуждении – под умиротворяющий морской бриз и шорох спокойного моря – присутствовали и наука, и милая трепотня. Но постепенно дискуссия переросла в серьезную перепалку. Один математик сердито попросил принести ему бумажную тарелку и принялся царапать на ней длинную цепочку формул – доказать, что, если известны значения различных вероятностей, можно вычислить, с какой скоростью распространяется та или иная новость, например – смерть коллеги. Другой математик сердито попросил принести еще одну бумажную тарелку и записал на ней что-то, доказывающее, что, даже если значения различных вероятностей известны, скорость распространения новости предсказать невозможно. Скорость есть функция расстояния, заявил он. И хотя новости, да, распространяются, но не в физическом пространстве, и в таком случае как может идти речь о скорости? Первый математик помотал головой и сказал, что тут разговор о «нелинейном» расстоянии, и поэтому новости в физическом пространстве все же распространяются. Айян не вполне понимал, что они подразумевали под вероятностями или под нелинейным пространством. Но уходить из столовой не хотелось. Примерно через час ученые дружелюбно договорились на третьей бумажной тарелке, что плохие новости распространяются быстрее хороших. А это Айян и так знал.
Он вспомнил об этом эпизоде примерно через месяц, одним нервным декабрьским вечером, когда сидел среди своих телефонов и ждал начала тарарама. Но ничего не происходило. Минуло два часа, с тех пор как пресс-секретарь объявил в пресс-релизе, разосланном по всем газетам и телеканалам: «Потрясающий прорыв свершился». В то утро Опарна Гошмаулик прервала уединение в своей подвальной лаборатории с двумя американскими учеными, наблюдавшими анализ содержимого криогенного пробоотборника. В руках у Опарны была пачка бумажек – подборка записанных вручную заметок, скрепленных бечевкой. На последней странице она, несообразно тонким неприметным почерком, приходила к заключению: «Результаты безоговорочно показывают, что на высоте 41 километр обнаружены живые клетки. Обнаружены споры палочковидных бактерий и грибка Engyodontium album de Hoog».
В первую неделю ноября исполинский шар Арвинда Ачарьи с четырьмя воздушными пробоотборниками взлетел над Хайдерабадом. Три пробоотборника были высланы в лаборатории Бостона и Кардиффа. Четвертый прибыл в Институт на «тойоте-иннове». Исследовательская команда Опарны и двое американских ученых, старых друзей Ачарьи, принялись изучать пробу. Они полностью отрезали себя от Института, и до этого утра от них не было слышно ни слова. Они молча проходили по коридору третьего этажа и, не дожидаясь ритуальных благословений Айяна, проникали в кабинет Ачарьи. Позднее будет несколько раз повторено, что Ачарья, услышав новость, закрыл глаза и не открывал их так долго, что его посетители, молча улыбаясь, покинули его.
И вот все подтвердилось. Да, с неба падали живые существа. Ачарья стал первым человеком, обнаружившим пришельцев. И теория возникновения жизни на Земле путем проникновения микроскопических живых организмов из космоса получила подтверждение. Граница между инопланетным и земным размылась навсегда. Когда Ачарья вышел из транса, он призвал пресс-секретаря – пухлого суетливого мужчину, часто отиравшего лоб платком.
Айян Мани прослушал диктовку по своему шпионскому телефону.
– Мы всегда жили бок о бок с пришельцами, – сказал Ачарья пресс-секретарю, который поначалу подумал, что его отчитывают. – Вероятно, все эти годы, – добавил Ачарья счастливо, – пришельцы из пришельцев творог делали.
Через пять минут Айян узрел, как пресс-секретарь чуть ли не выбежал вон. Вернулся он с распечаткой пресс-релиза, озаглавленного (крупными прописными буквами): «ВНЕЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ НАЙДЕНА». Ачарья сделал ему внушение за истеричный крупный шрифт, но остальное в релизе одобрил.
Примерно в два пополудни Айяну принялись звонить лучшие из лучших Института и просить больше информации. Телефоны ожили чуть ли не в каждом кабинете, особенно на священном третьем этаже, где работали старшие. Новость начала распространяться. Старики прижимали трубки к волосатым ушам и вскидывали брови в неподдельном изумлении, слушая рассказы коллег об открытии, сделанном Ачарьей. Ученые помоложе забрасывали информантов вопросами – еще раз удостовериться. А затем в долгих предельных коридорах Института пооткрывались двери. Ученые выбирались из своих закутков и отправлялись в кабинет к Арвинду Ачарье. Шли без приглашения, потому что такова традиция: чтобы поздравить ученого, встречу назначать не требуется.
Они шли к Ачарье не по дружбе, не из тайной горечи от чужого везения и даже не из дальновидного подхалимства. Шли как ученые. Они желали отпраздновать миг – редкий миг, – когда человек того и гляди узнает что-то новенькое о своем мирке. Там, в холодных далях стратосферы, нашлись живые существа, и они спускались на Землю, а не поднимались с нее. Мы не одиноки – и никогда не были одиноки. Природа инопланетной жизни вот-вот будет объяснена – впервые за историю разума. И потому они шли подержать за громадную грубую руку трудного человека, спесивца, который теперь, что важнее всего остального, стал первооткрывателем.
Когда все принялись просачиваться в приемную, от трогательной искренности этого молчаливого сборища у Айяна побежали мурашки. Впервые он смирился с тем, что и впрямь есть такая штука – поиск истины, и что этим мужчинам, невзирая ни на какие их недостатки, этот поиск по-настоящему дорог. В тот день – всего раз – Айян согласился, что есть во вселенной кое-что поважнее печалей бессчастного конторщика. Он распахнул им дверь в кабинет Ачарьи. У двери не было стопора, и Айян подсунул в щель глянцевое газетное приложение про средства для волос, медитации и отношения. Затем отошел в дальний угол приемной и замер в похоронном молчании, а мужчины все заходили и заходили – нашептать комплименты, или подарить ручку на память, или же просто постоять рядом. Айяну со своего места было видно Ачарью. Он смотрелся счастливым и благодушным у своего просторного окна с видом на море, а рядом с ним – и старая гвардия, и молодая. Джана Намбодри тоже явился в конце концов, хотя его кабинет располагался к директорскому ближе всех прочих. Он вошел в распахнутые двери и сказал:
