В два часа дня на пляже было нестерпимо жарко, и Катя пожалела, что не захватила с собой шляпу. Девушка, в отличие от большинства рыжих, хорошо загорала и практически никогда не страдала от солнечных ожогов. Но это дома, в умеренных широтах, а здесь, на юге, кто его знает! С запоздалым страхом она подумала, что под безжалостным южным солнцем ненавистных веснушек, и без того многочисленных, станет еще больше. Радость от встречи с морем слегка поблекла, но ненадолго, до того самого момента, пока Катя не вошла в прохладную, пахнущую йодом и солью воду.
Минут через сорок уставшая, но счастливая Катя выбралась на берег и рухнула на обжигающе горячий песок. Хорошо-то как! Море – это тебе не речка и уж тем более не бассейн. Море – это простор и свобода!
Катя любила плавать. Наверное, в прошлой жизни она была уткой. Во всяком случае, так утверждала Лиза. Плаванием Катя занималась с четырех лет, профессионально занималась. Она подавала надежды, и если бы не травма позвоночника, случившаяся десять лет назад, то, возможно, сейчас ее профессиональная жизнь могла бы сложиться совсем иначе. А так с большим спортом пришлось расстаться, но бассейн Катя посещала регулярно. Отчасти для того, чтобы поддерживать в тонусе мышцы травмированной спины, отчасти ради собственного удовольствия. Вот как сейчас. Надо только поискать место потише, чтобы можно было не только поплавать, но и спокойно позагорать.
* * *
– Слушай, Лихой, а ты Старику-то хоть раз звонил после того, как мы отчалили? – спросил Сема.
– Не звонил. – Андрей мотнул головой.
Они шли по берегу, все больше удаляясь от шумного пансионатского пляжа. Несмотря на Семины протесты, Андрей решил поискать «место под солнцем» подальше от галдящей толпы отдыхающих. Они прошли уже, наверное, с километр, когда он с удовлетворением заметил, что пляж становится все более пустынным. Все чаще им попадались не шумные компании, а ищущие уединения парочки и одиночки, загорающие почти голяком.
Увидев фигуристую бронзовотелую девицу, залегшую недалеко от воды, Сема восторженно присвистнул и заметно приободрился. Девица одарила их томным взглядом и неспешно перевернулась со спины на живот, демонстрируя дочерна загорелые ягодицы. Сема замедлил шаг, сказал восхищенно:
– Ты посмотри, Лихой, какая женщина! Богиня! Тело-то, тело какое!
Андрей кивнул, но без особого энтузиазма. Он приветствовал определенную пышность дамских форм, но в данном случае имелся явный перебор.
– Знаешь, Лихой, – замедлил шаг Сема, – ты иди и никуда не сворачивай, а я тебя догоню… потом. Пойду, поспрошаю, не нужно ли даме чего. Ну, там спинку кремом помазать…
– Ну, пойди, спроси, – разрешил Андрей.
Наверное, богиня приняла ухаживания Семы благосклонно. Во всяком случае, возмущенных воплей Андрей не услышал. Он прошел еще метров тридцать, а потом не выдержал, обернулся, чтобы увидеть, как друг, высунув язык от усердия, намазывает спину богини кремом для загара. Больше он оборачиваться не стал, от греха подальше.
Андрей неспешно брел по влажному песку и думал, что крути не крути, а Старику позвонить придется. Сегодня утром уже состоялся разговор с Егором Силантьевым, любимчиком и одним из ставленников Старика. И разговор этот оказался совсем неоптимистичным.
Старик был в бешенстве, несмотря на то что Егор пытался сгладить углы. Вот только на сей раз не слишком успешно. Увы-увы… А если кто и мог повлиять на Старика, так только Егор. Во всяком случае, Андрею так казалось. Силантьев так же, как и он сам, был выкормышем Старика, но, в отличие от Андрея, всегда оправдывал ожидания. В душе Андрей Силантьевым даже восхищался, хоть и считал скучным педантом. Егор был немногим старше его, но умудрялся выглядеть презентабельно и солидно, несмотря на тщедушное телосложение и невзрачную физию. Строгие костюмы, шелковые галстуки, туфли ручной работы, часы от Картье, очочки в золотой оправе или и вовсе без оправы, модный парфюм – все очень дорогое, качественное, тщательно подобранное по цвету и стилю и, на взгляд Андрея, невообразимо скучное. Сам он следовал правилам и этикету лишь в исключительных случаях, а в деловом костюме чувствовал себя крайне некомфортно, точно закованным в средневековые латы. Силантьев же ходил в таком виде ежедневно, и Андрей ни разу не видел, чтобы верхняя пуговица его идеально отутюженной сорочки была расстегнута. Так же основательно и скрупулезно Силантьев относился не только к выбору одежды, но и ко всему, за что брался. Он был настоящим профессионалом, грамотным и расторопным, но, как ни странно, лишенным всякой амбициозности. И товарищем он оказался хорошим, Андрей неоднократно в этом убеждался. Только Силантьеву удавалось гасить вспышки гнева Старика и худо-бедно урегулировать его, мягко говоря, непростые отношения с Андреем. И если уж Силантьев говорит, что дело – труба, значит, так оно и есть. Старик готов привести приговор в исполнение…
Андрей невесело усмехнулся. Они со Стариком были знакомы уже пятнадцать лет, и все эти годы тот поступал с Андрем как с куском глины, неспешно, но неотвратимо вылепливая из него то, что считал нужным. Он и относился к Андрею как к куску глины – сырому и не очень качественному материалу. Кто же станет интересоваться у глины, чем она хочет стать?..
* * *
…Отца своего Андрюха никогда не видел. Сначала, когда мать почти не пила, она говорила, что отец – летчик-испытатель, погибший при исполнении боевого задания, и шестилетний Андрюха верил ей безоговорочно. Когда ему исполнилось десять, мама уже пила и в редкие моменты просветления называла отца подлюкой, негодяем и желала ему скорейшей смерти, из чего Андрюха сделал вывод, что отец его все-таки жив, а не погиб «при исполнении». Мысль, что у него есть папка, гвоздем засела в мозгу. А к двенадцати годам, когда мама окончательно спилась, желание отыскать отца стало для Андрюхи навязчивой идеей. Ночами, лежа на грязном, дурно пахнущем тюфяке и уставившись воспаленными от бессонницы и сигаретного дыма глазами в потолок, он, горький двоечник, закоренелый хулиган и бич божий, предавался мечтам светлым и радужным, не имеющим абсолютно ничего общего с серой, пахнущей перегаром и блевотиной действительностью.
В этих мечтах отец по-прежнему оставался героем летчиком-испытателем, а не негодяем и подонком. В этих мечтах отец не подозревал об Андрюхином существовании, а когда открывалась правда, прилетал за ним прямо на боевом самолете и забирал с собой в другую, счастливую жизнь. Потом, уже вдвоем с отцом, они уговаривали маму бросить пить. И мама бросала, потому что очень их любила и ради них готова была на что угодно. А потом они жили все вместе, долго и счастливо…
Наверное, директор школы, в которой учился Андрюха, очень удивился бы, узнай вдруг об этих мечтах. И инспектор по делам несовершеннолетних, и главарь местной шпаны Лазарь, и Леночка Колесникова, первая красавица класса, тоже удивились бы. У такого конченого человека, как Андрюха Лиховцев, хулигана, грубияна, прогульщика и потенциального уголовника, просто не могло быть подобных светлых мыслей. Впрочем, о своих мечтах Андрюха никому никогда не рассказывал и предавался им лишь глубокой ночью, когда и директор школы, и инспектор по делам несовершеннолетних, и Лазарь, и Леночка Колесникова, и мама с очередным сожителем крепко спали.
