Он хотел ехать к Кате прямо сейчас, но подумал, что на работу к ней его не пустят. Да и нельзя разговаривать о таких серьезных делах на работе. Значит, придется потерпеть.
И он терпел, маялся в машине, опасаясь пропустить, проморгать момент, когда Катя выйдет из своей конторы. И все равно чуть не проморгал, отвлекся на мамашку с горластым, щекастым ребятенком. Ребятенок не был похож на ангелочка никаким боком, он орал, раздуваясь и краснея от ора, и пытался выбраться из коляски, в которую его терпеливо запихивала невозмутимая мамашка. Вот такое оно – чудо, у каждого свое. Некоторым повезло чуть меньше.
А потом, налюбовавшись ребятенком, Андрей увидел Катю. Она совсем – вот нисколечко! – не была похожа на беременную. За то время, что они не виделись, Катя даже похудела. И побледнела. Или это просто загар смылся? Она шла быстрой, летящей какой-то походкой, а когда поравнялась с мамашкой и ребятенком, замедлила шаг. Наверное, тоже сравнивала чужое чудо со своим собственным.
Андрей выпрыгнул из машины, почти вывалился, так боялся ее упустить, так хотелось ему увидеть ее вблизи, поговорить с ней. А она от него шарахнулась так, что чуть не упала, и ему пришлось ловить ее и придерживать.
– Катя, – сказал он, щурясь от сияния, исходящего от ее рыжих волос, – я тебя напугал?
– Напугал. – Она не высвободилась, и это был хороший знак. – Что ты тут делаешь?
– Тебя жду. Пойдем в машину, здесь холодно.
– Здесь нормально. – Все-таки она отвела его руку, мягко, но настойчиво. – А ты зачем меня ждешь? Что-то с документами? Я недавно разговаривала с твоим адвокатом, сказала, что подпишу все, что ты скажешь.
– Не надо ничего подписывать, давай просто поговорим. Ты голодна? Поблизости есть неплохой ресторан. Катя, я тебя прошу.
Ресторан был тот самый, французский, в который Андрей когда-то приглашал Ленку. Наверное, зря они сюда пришли. В отличие от Ленки, Кате тут не нравилось. Ничего такого она не сказала, Андрей сам все понял. А когда принесли меню, сообразил, что понятия не имеет, что из всех этих гурманств и изысков можно беременной женщине, а поэтому заказал всего понемногу. Что-нибудь да сгодится.
Не сгодилось. Катя начала стремительно бледнеть, когда принесли луковый суп, а потом и вовсе позеленела, и ему пришлось провожать ее до дамской комнаты и затем четверть часа метаться и переживать, все ли с ней хорошо.
Она вышла, бледная, но уже не зеленая, с бисеринками пота на висках.
– Ты как? – Он взял ее за руку. Рука была влажной и холодной.
– Кажется, я отравилась.
Отравилась… Ей ли не знать, что во время беременности тошнит.
Она знала. Вот только не хотела, чтобы он тоже знал.
Внутри вдруг сделалось пусто, и сердце ухало в этой пустоте оглушительно громко.
– Сколько недель твоему отравлению? – спросил он, а она снова побледнела.
– Ты о чем? – И даже в этом своем полуобморочном состоянии Катя ему врала.
– Я о ребенке, о нашем с тобой ребенке.
Ей нельзя волноваться, и волновать ее тоже нельзя, но как же не волновать, когда речь идет о самом важном…
– Извини… – Она снова бросилась в дамскую комнату, и Андрей едва не побежал следом, потому что испугался, что она отключится. Беременные ведь такие хрупкие, как хрустальные вазы.
Но обошлось, Катя вышла минут через пять, бледная, но живая.
– Как ты? – снова спросил он.
– Тошнит. Мне бы сесть.
Он усадил ее на диван, сам уселся рядом, сказал после недолгого молчания:
– Катя, так не пойдет. С этим нужно что-то делать.
Дура она, что ли, раз ходит в таком состоянии на работу! Надо положить ее в больницу, под присмотр врачей. Медицина, говорят, далеко шагнула, с токсикозом как-нибудь справится.
– Нет, – сказала она и отстранилась, словно испугалась, что Андрей ее ударит. А он никогда не смог бы поднять на нее руку, даже на небеременную, даже когда думал, что она продажная женщина. – Я не буду с этим ничего делать.
– Почему? – Андрей и в самом деле не понимал, зачем мучиться, если можно не мучиться. Это инстинкты такие материнские?..
– Потому что я хочу этого ребенка. Я не стану его убивать! – Она глянула на него искоса, а потом заговорила скороговоркой: – Андрей, мне от тебя ничего не нужно. Ты не волнуйся, я не стану предъявлять никаких претензий и на алименты подавать не буду. Хочешь, я сразу подпишу все документы? Ты переговори со своим адвокатом. Он у тебя ушлый…
Она говорила так страстно, так убежденно, как не говорила с ним никогда, а Андрей хотел волком выть из-за того, что Катя могла подумать, могла предположить, будто он станет настаивать на аборте. Из-за каких-то там денег…
– Андрей. – Она осторожно коснулась его сжатой в кулак руки. Теперь ее пальцы были обжигающе горячими. – Андрей, ты меня слышишь?
Хотел бы он не слышать. Но он мужик, а она женщина, беременная женщина. И Лиховцев взял себя в руки, быстренько собрал себя по кусочкам.
– Я имел в виду твой токсикоз. Тяжело, когда все время тошнит. Есть же какие-то лекарства, капельницы какие-то.
– Прости. – А руку свою горячую она так и не убрала, и кожа на руке Андрея под ее пальцами горела. – Я подумала, ты хочешь…
– Я бы тебе не позволил, – сказал он устало. – Даже если бы ты сама захотела. Ребенок же не виноват, что у его родителей не все ладится.
– Ребенок не виноват, – повторила она, и пальцы дрогнули. – Значит, все нормально? – спросила и в глаза заглянула.
– Все нормально. – Андрей кивнул. – Но развода я тебе не дам. Я знаю, что значит жить без отца. Мой ребенок должен расти в нормальной семье.
– Мы с тобой нормальная семья? – спросила Катя шепотом и взгляда не отвела.
– Мы ею станем. Ради него.
– А ради себя? Что мы сделаем ради себя? Как мы будем жить?
Он знал, что они сделают и как будут жить. Он только об этом и думал, пока ждал ее с работы. И придумал! Все у них будет нормально. Нет, даже замечательно! Теперь, когда они так связаны, так сцементированы. Он горы свернет ради нее и ребенка, ради семьи. Вот так Андрей думал и чувствовал, а вслух сказал:
– Как-нибудь проживем.
Не то что-то сказал, потому что Катя убрала руку, и там, где до этого было горячо, вдруг образовалась черная дыра и космический холод.
– Я не хочу как-нибудь. – Больше она на него не смотрела, рассматривала свои пальцы. – И ты не захочешь.
– Захочу. – Он вздохнул и добавил: – Я уже хочу. Если ты мне позволишь.
– Это твой ребенок, я не стану тебе запрещать.
– Я сейчас не о ребенке, я о нас с тобой. Давай попробуем еще раз.
Катя думала очень долго. Или не думала вовсе, а просто молчала, но за эти минуты Андрей постарел на несколько лет.
