С усилием поднявшись с дивана, Синди проводила меня до порога. Все еще держа пораненную кисть на уровне шеи, она сказала:
– Слушай, это, конечно, наглость с моей стороны, но я все равно спрошу… Правда, это не только ради меня, но и ради Энни, и все же…
Она замолчала, ожидая, пока я отвечу, что все в порядке и что она может спрашивать о чем угодно.
– А в чем, собственно, дело? – проговорил я, выходя на крыльцо, в свет горевшей на козырьке лампочки.
– Завтра во второй половине дня нам нужно ехать в Атланту на прием к врачу Энни в больнице Святого Иосифа. Ты не мог бы нас отвезти?.. – Она слабо улыбнулась и прислонилась к дверному косяку. – А я бы за это купила тебе в «Варсити»
[50]
здоровенный хот-дог!
Энни в комнате в очередной раз закашлялась. На этот раз приступ продолжался достаточно долго, и я почувствовал, как что-то пытается проникнуть, протиснуться сквозь грубые шрамы и рубцовую ткань, одевшую мое сердце в броню. Признаться по совести, я вовсе не горел желанием ехать в больницу Святого Иосифа и шататься по коридорам, хотя, как и в любом подобном заведении, там хватало мест, где можно было спрятаться. С другой стороны…
Энни снова раскашлялась, и я кивнул.
– Во сколько за вами заехать?
– Нам нужно быть в больнице в три.
– Хорошо, я буду у вас в час.
Она кивнула, и я спустился с крыльца. Внизу я остановился и обернулся: мне хотелось задать Синди один вопрос, но я мешкал, потому что ответ был известен мне заранее.
– Э-э-э, Синди… Мне просто интересно… Как зовут ее врача?
Синди конфузливо кашлянула.
– Доктор Морган. Ройер Морган.
Я покачнулся и, чтобы не упасть на ее глазах, схватился за столбик, подпирающий козырек.
– Ты его знаешь? – насторожилась Синди.
Я отрицательно покачал головой.
– Нет. Мне стало любопытно, только и всего. – Я слегка приподнял кепку. – Спокойной ночи. Да, и прими обезболивающее, лучше всего адвил… – Я показал на ее руку. – С ним будет меньше болеть.
– Спасибо. Спокойной ночи. – Синди закрыла дверь, и я торопливо зашагал по узким ступеням.
На причале я встал на краю и, взявшись на борт «Партнера», наклонился над водой. В свете луны в неподвижном водном зеркале застыло мое отражение. Лицо искажала то ли гримаса, то ли оскал. Ну и рожа, успел подумать я, нога моя заскользила по мокрым доскам, я наклонился ниже – и… и меня вырвало.
* * *
Рассвет следующего дня застал меня на ближайшей к дому заправке, где я заливал бензин в баки своего «Субурбана». Я почти закончил, когда рядом со мной остановился старый «Кадиллак». Судя по звуку, у него прогорел глушитель, да и сама машина была в грязи.
– Привет, Риз, – поздоровался Сэл Коэн, опуская стекло со стороны водителя. – Я только что побывал у Энни – сделал Синди укол против столбняка и собирался промыть рану, но… – Он поскреб подбородок и посмотрел куда-то сквозь лобовое стекло. – Ты, оказывается, ее зашил… Потрясающая работа, сынок. Давненько я не видел таких аккуратных швов! У Синди, наверное, даже шрамов не останется.
Я пожал плечами.
– Наверное, это как езда на велосипеде – раз научившись, больше не разучишься.
Сэл снова повернулся ко мне.
– И где, хотел бы я знать, реставратор лодок выучился ездить на этом велосипеде?
– Когда-то давно, еще в колледже, я подрабатывал на «Скорой» с бригадой травматологов.
Старый врач отпустил тормоза и поправил шляпу.
– Хотел бы я познакомиться с тем санитаром, который научил тебя так шить.
Сэл отъехал, а я долго смотрел ему вслед. Одна только мысль стучала у меня в мозгу: я должен немедленно уехать из города.
Глава 26
Благодаря появлению новых и новейших лекарственных средств к моменту нашего поступления в колледж состояние Эммы немного стабилизировалось. Правда, закончить его она бы вряд ли смогла, однако она и не собиралась этого делать. Ее учеба заключалась в том, что она просто посещала все литературные лекции и семинары, какие только были в расписании, да еще рисовала – рисовала без конца. Теперь, оглядываясь назад, я часто думаю, что это время было, наверное, самым счастливым в ее жизни – время, когда ей не нужно было бороться за каждый вдох. Что касалось меня, то кроме занятий по программе бакалавриата, я поступил на подготовительные медицинские курсы, однако несмотря на то, что времени катастрофически не хватало, я тоже чувствовал себя счастливым. Мне казалось, моя мечта начала осуществляться.
Чтобы не раздражать родителей, первые два года нашей учебы мы просто встречались, а еще через год – как только я написал тест для поступления в медицинский колледж
[51]
– поженились. Наша свадьба была очень скромной: официальный прием нам заменил пикник на заднем дворе в доме ее родителей, а первую брачную ночь мы провели на одеялах в старой хижине, затерянной в Дымных горах.
Я часто вспоминаю нежность и открытость этих часов, которые мы провели в объятиях друг друга. Нам ничто не мешало, мы не старались ничего доказать и ничего не скрывали. Горы, лес, хижина и двое детей, которые выросли и поженились – таковы были первые дни нашей жизни вдвоем.
Затем был Нью-Йорк – две с лишним недели мы здесь катались на старинных поездах, ночуя в уютных мотелях и скромных частных пансионах, разбросанных по обширной территории между Нью-Йорком и канадской границей. Ни до, ни после этой поездки я не видел Эмму такой взволнованной и радостной, такой беззаботной, свободной от прошлого и от воспоминаний о своей болезни. Казалось, с каждой милей рельсового пути, ложившегося под огромные красные колеса нашего пыхтящего локомотива, ее узкие плечи разворачиваются все шире, улыбка становится все лучезарнее.
Когда мы вернулись домой, я получил официальный ответ с результатами вступительного теста. Я набрал сорок пять баллов – это означало, что я могу подавать документы практически в любой медицинский колледж или университет. Довольно скоро на мой адрес стали приходить письма, начинавшиеся стандартной фразой «Уважаемый-мистер-Риз-мы-рады-сообщить-вам…», – они были из самых известных медицинских учебных заведений юго-восточных штатов. Большинство предлагали полную стипендию, обещали места в престижных исследовательских институтах, но все, что не относилось к области моих интересов, абсолютно меня не трогало. Меня по-прежнему интересовало только одно, поэтому на каждом собеседовании я заявлял: «Я хочу изучать человеческое сердце. Чему вы можете меня научить?»
