Стряхнув волосы с лица, он увидел, что Ария неуверенно спускается по сходням, но она, подготовившись заранее, шла осторожно, мелкими шажками. Его она пронзила таким взглядом, словно увидела какого-нибудь жирнобрюхого придонного гада. Подбежал матрос с шестом, на конце которого имелся обмотанный кожей крюк, и этот крюк был протянут Мэтью. Тот ухватился за крюк, его потянули вверх, чтобы он уцепился за край причала, и потом, упираясь и корячась, как дурной краб, наконец вылез на доски.
Ну и хохот! Ну и веселье! Ужас что творилось вокруг! Даже капитан Фалько предусмотрительно прикрыл лицо рукой и высматривал на грот-мачте что-то очень интересное.
Мэтью поднялся на ноги и стоял, обтекая. Двое джентльменов с оранжевыми волосами хрипло хохотали, сгибаясь в его сторону как лозы. Юная блондинка — благослови ее Господь — смотрела молча.
Мэтью почувствовал, как вокруг него смыкается ящик. Это вполне мог быть гроб. Он решил, что не даст ящику захлопнуться. Настало время — ох, настало! — заговорить Натану Спейду.
Он пригляделся к ухмыляющимся матросам «Летуньи», — и сумел вытащить откуда-то собственную широкую ухмылку, снова надул грудь, как петух, и заорал на пределе просоленных легких:
— Да твою же мать! Я штаны обмочил, что ли?
Слова не очень приятные на вкус, зато реакция отличная.
Смех переменился. Трудно сформулировать, в чем заключалась эта перемена, но она явно имела место, потому что Мэтью тоже засмеялся, и теперь уже смешон был не только надутый человечек, которому пришлось искупаться в прибое, но вообще всякий, кто рискует своей жизнью на опасном пути и вдруг неожиданно спотыкается.
Зрители одобрительно кивали, скалились и едва ли не забрасывали его цветами. Мэтью отвернулся, широко махнув рукой, — дескать, я такой же, как и вы, только одет чуток получше. В чавкающих ботинках он прошел мимо Арии Чилени — она отодвинулась, давая ему дорогу, — и он целенаправленной, но пока еще неверной походкой пошел вверх по причалу, и тут увидел, что двое оранжевоволосых уже не смеются, а оценивающе смотрят на него прищуренными глазами, навострив лисьи морды, а блондинка скрылась в своей берлине.
Он продолжал идти, оставляя за собой лужи атлантической воды. Мадам Чилени, поравнявшись с ним, сказала предостерегающим тоном:
— Аккуратней с этими двумя. Это Джек и Мэк Таккеры, к ним лучше не поворачиваться спиной.
Братья Таккеры. Мэтью вспомнил, что Хадсон о них упоминал. И вот они здесь, в самом что ни на есть натуральном и мерзком виде. Растянулись поверх кареты, в одинаковых серых костюмах, белых рубашках, белых чулках и черных башмаках. Идентичные близнецы, или очень на таковых смахивают. Сейчас они напоминали ленивых животных, греющихся на утреннем солнышке. Один что-то сказал другому, и тот ответил, но лица их, с твердыми скулами и заостренными носами, были все время нацелены на Натана Спейда. С виду братьям было чуть за сорок, низкорослые, крепко сбитые, как кабацкие драчуны, готовые за пенни усыпать пол выбитыми зубами. Чужими, потому что руки и плечи у них бугрились мускулами, ноги напоминали древесные стволы, а шеи были такие, что лопнула бы наброшенная петля. Лица налились пульсирующей кровью — возможно, от солнца. Подойдя ближе к берлине, Мэтью заметил, что у одного из близнецов впереди торчит седая прядь, зачесанная со лба и блестящая от помады. У другого такой особой приметы не было, и это единственное, что их отличало. Глаза, посаженные невероятно глубоко, поблескивали светло-зеленым, как бутылочные стекла.
При приближении Мэтью они не произнесли ни слова, не изменили свободных поз.
— Натан! — сказала идущая сзади женщина. — Мы едем в другой карете.
Он изменил направление. Братья презрительно фыркнули — почти одновременно.
Тот, что с седой прядью, сказал с густым ирландским акцентом:
— Молодец, детка! Слушайся…
— Мамочку! — договорил второй, и оба фыркнули одновременно.
Мэтью посмотрел на них мрачно, но еще и улыбнулся слегка. Остановился резко, хлюпнув мокрыми ботинками. Момент не хуже других, чтобы продемонстрировать сталь своего характера, пускай она и была сейчас тоньше папиросной бумаги.
— Я вас знаю, джентльмены?
— А вот не знаю, — сказал один, и другой добавил: — А ты вообще что-нибудь знаешь?
Интересно, подумал Мэтью. Они договаривают фразы друг за друга.
И ухмылки у них одинаковые. Кучер их берлины держал голову опущенной и не смотрел ни вправо, ни влево, будто опасаясь неминуемой драки. Мэтью чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Эти двое любят превращать жертву в кровавое месиво, и, наверное, сейчас оценивают его как возможную подушку для кулаков.
— Меня зовут Натан Спейд, — сказал Мэтью. — У вас имена есть?
Один из них выставил подбородок:
— А я-то думал, тебя зовут…
— Мокрожопый, — закончил тот, что с проседью, и оба они напряженно осклабились без тени юмора.
— Натан! — окликнула его Ария, и тоже напряженным голосом. — Идем, да?
— Держись за ее юбку, Натан! — велел помеченный сединой.
— Беги за мамочкой! — сказал второй, у которого, похоже, уши были больше, чем у брата.
Но Мэтью не двинулся с места.
— А, — сказал он небрежно, хотя сердце у него колотилось как бешеное, — я про вас слышал. Таккеры. А кто здесь Джек и кто Мэк? Или вы не помните?
Ухмылки на лицах братьев медленно погасли.
Внимание Мэтью привлекло движение в их карете. Кто-то подался к двери, выглянуть в открытое окно. Женщина. Мэтью увидел ее лицо, и внутри у него все перевернулось.
Она смотрела на него очень недолго, секунд пять, потом отстранилась от окна. Но Мэтью был ошеломлен: такой красивой женщины он не видел ни разу в жизни. Загорелая кожа, почти лучистая. Длинные черные волосы густыми волнами падали на плечи, серая шляпка чуть набекрень с пеленой кружев, закрывающих лоб. Овальное лицо с высокими скулами, прямой нос с узкой переносицей, полные губы, которые, как показалось Мэтью, скрывают множество тайн. Глаза очень темные, быть может, такие же черные, как волосы, и они смотрели на Мэтью, но были пусты — лишены жизни, огня, духа.
Кто бы она ни была, она присутствовала здесь не полностью. И Мэтью с первого взгляда понял, что это прекрасное создание живет тут в страшном, тоскливом одиночестве. И еще он подумал: нехорошо, что такая красивая девушка должна сидеть одна.
— Ты на что там уставился…
— …пацан?
Братья слезли с кареты. Встали чуть поодаль друг от друга, один слева от Мэтью, другой справа.
И скалиться перестали. Лица сделались бесстрастным, грубыми в своей невыразительности.
— Женщина в карете… — начал Мэтью.
— Не твое дело, — перебил седоватый.
— Не суй нос, — сказал второй. Это было явное предупреждение.
