— Эка тебя угораздило, — участливо заметил князь.
— Это спасло мне жизнь, — проговорил Оницифор. — Татарин, видать, думал, что я готов, — пояснил он сквозь боль, — и не стал добивать, как они привыкли делать. А я провалялся в беспамятстве не знаю сколько времени. Когда очнулся, кругом одни головешки и… ни одной живой души. Думал, это и есть ад… — Козелец замолчал, пытаясь превозмочь боль.
— Много народу погибло? — спросил князь, заметив, что морщины на лбу раненого разгладились.
— Да, почитай, все.
— А что случилось с воеводой?
— Наш воевода — орел! — козелец через силу улыбнулся. — Вывел и дружину, и всех добровольцев на смертный бой с нехристями. Мы умирали, но шли вперед. Так могут поступать только русские! — голос чудесным образом окреп. — Никто не показал спины противнику! — купец словно забыл о своей ране, глаза его засверкали. — А вел нас вперед наш Сеча. Благодаря ему спаслись многие козельские дети. Я видел, как уходили ладьи с ними. Только вот где они сейчас, одному Богу известно, — купец тяжело вздохнул.
— Скажи, а ты что-нибудь слыхивал о своем князе?
— Наш князь погиб как герой. Я сам видел его тело.
— Юный князь погиб на улицах города? — переспросил Михаил.
— Да, — тяжело вырвалось из груди козельца.
Князь и княгиня какое-то время сидели молча, пораженные услышанным. И все же в душу князя закралось сомнение:
— Ты сказал, что детей отправили на ладьях. Так?
— Так, — подтвердил купец.
— А почему же не отправили князя? Василий ведь был… ребенком.
— Сам в толк не возьму, — расстроенно ответил купец.
— Что-то здесь не вяжется, — задумчиво произнес Михаил. — На воеводу это не похоже… Может, ты ошибся? Просто спутал убитого с князем?
— Не-е-ет. Одежонка точно была княжья.
— А лицо? Лицо? — допытывался князь.
— Лица не видел, честно признаюсь, — и, протяжно застонав, раненый прикрыл глаза.
Выждав, когда купец успокоится, княгиня спросила:
— А слышал ли ты что-нибудь о князе Всеволоде?
Пожилой купчина, с тревогой взглянув на козельца, ответил за него:
— Об этом трусе и предателе лучше не спрашивайте.
— Трусе и предателе? — непроизвольно вырвалось у князя.
— Истинно так, — подал голос раненый. — Когда каждый горожанин почел за честь находиться на стенах города, князь Всеволод отлеживался в своих хоромах, ссылаясь на какие-то неведомые болячки. А молва прошла — из трусости. А еще в народе сказывали, что переметнулся он к татарину…
Князь с княгиней быстро переглянулись.
— Все, хватит разговоры разговаривать, — поднялся пожилой смоленец. — Да и пора нам. Передохнули малость, припас пополнили, пора и честь знать. Спасибочко вам, люди добрые, за хлеб, за соль.
Хозяева гостей не задерживали. Только, оставшись одни, долго гадали, кто прав: раненый купец, поведавший о смерти князя Василия и видевший его труп, или Аскольд с супругой? К однозначному выводу, правда, так и не пришли.
— А давай спросим у Всеславны, — предложила княгиня.
Но Михаил запретил:
— Придет время, все само узнается. А ей сейчас теребить рану не стоит. — Князь решительно хлопнул по столу и поднялся.
Спустя пару дней после отбытия купцов княгиня, сославшись на недомогание, объявила, что едет к игуменье Варваре.
— Да это же у черта на куличках! — воскликнул князь, но отговаривать не стал. Лишь посоветовал взять побольше дружинников.
Но ни к какой Варваре княгиня не поехала. Стоило Чернигову скрыться из виду, как она приказала развернуть лошадей в сторону княжьей заимки.
Всеволод, что называется, успел и отоспаться, и отъесться. Куда только подевалось то жалостливо-униженное выражение лица, которое наблюдала сестра в день их встречи! Выглядел он на удивление свежо и бодро.
— Сестрица?! — воскликнул он, когда та вошла в его опочивальню. — Я уж думал, — затараторил он, — пропадать придется в этом медвежьем углу. Паршивой бабенки — и то не сыскать.
Сестра укоризненно покачала головой:
— У тебя, у дурня, все одно на уме. Лучше б подумал, как дальше жить будешь.
— Стоит нам с тобой встретиться, как ты только это и твердишь: «Как дальше жить будешь?» Тебя что, так волнует моя судьба? — рассмеялся Всеволод. — Ладно, — миролюбиво махнул он рукой, — не вечно же мне быть изгоем. Поверь, настанут времена, когда твой муженек будет ползать у моих ног, — он гордо вскинул голову.
— Уж не клад ли сыскал? — сестрица насмешливо посмотрела на братца. — Иль, может, женился на наследнице славного княжества?.. Ты мне лучше расскажи, как жил последнее время.
Она уселась на кровать, и князь понял, что просто так от нее уже не отделаться. Он присел напротив.
— Знаешь, сестра, мне не очень-то хочется вспоминать об этом. До сих пор стоит перед глазами пылающий город… Всюду кровь, трупы и… татары. Кажется, нет от них нигде спасения. Ведь только благодаря своей отваге и ловкости мне удалось избежать смерти…
— Люди говорят другое, — княгиня недоверчиво посмотрела на брата. — Недавно были в гостях купцы, один из них козелец. Он сказал, что ты трус и изменник.
Всеволод вскочил и нервно заходил по опочивальне. Остановившись напротив сестры, гневно выпалил:
— Я… трус?! Да, я был болен. Пролежал несколько дней дома. Все остальное время был на стене. Как все. Но стоило проболеть несколько дней, как записали в трусы. Это они злятся, что не устояли! Не смогли сбежать!
— Дыма без огня не бывает, — невозмутимо заметила княгиня.
Всеволод точно с цепи сорвался:
— И ты заодно с теми, кто готов меня оболгать?! Я-то, дурак, рассчитывал на твою помощь!..
— Послушай, глупенький, — сказала княгиня мягким голосом, — я хочу тебе только добра. — Она погладила его по голове, как мать в тяжелую для сына минуту. — Доверься мне, расскажи, облегчи душу.
— Я… я все тебе расскажу. Как на духу. Да, я не хотел умирать. Князья — за свои княжества, смерды — за землю. У какого-то паршивого кузнеца — и то есть своя кузня. А я — за что?! Только потому, что я русский? Я должен был сложить свою голову за какой-то ничтожный Козельск? Нет, я не дурак. И я сказался больным.
— Ну а дальше? — княгиня чувствовала, что подошла к главному.
И зазвучало признание:
— Когда ворвались татары… я действительно испугался. Эти нехристи никого не щадили. Что было делать? Но я нашел выход. Я зарылся в кучу навоза.
— Что?.. Зарылся в кучу навоза? — как-то отстраненно переспросила она.
— Да! А что мне оставалось? Умирать?.. Ты молчишь? — Всеволод опустился перед сестрой. От той самоуверенности, что поразила княгиню в первые минуты их сегодняшней встречи, не осталось и следа. Перед ней снова стоял жалкий, ничтожный человечек. Чтобы поскорее уйти от тяжелой темы, она проговорила:
