Оскорбленные, князья возвращались назад молча. Сразу по прибытии Михаил нервно приказал своему дворскому готовиться завтра же покинуть негостеприимную столицу.
— Ты и на меня сердишься? — спросил Обер.
— Прости, — подошел к нему Михаил. — Ты мой товарищ, и этим все сказано. Не могу видеть рожи зазнавшихся Само и… Тьфу!
— Не расстраивайся! Всякое в жизни случается, — успокаивающе опустил он руку на плечо Михаила.
— Вот где болит! — Михаил ударил себя в грудь. — Не дай Бог твоему королю мою боль!..
Князь решил обставить свой отъезд пышно. Пусть видят венгры: не дрожащую руку протягивал он их королю, а лишь скрепа хотел, сцепки их сил воедино. Что ж, будущее рассудит.
Возглавлял кавалькаду всадник на чубаром коне. В руках он гордо держал княжеский стяг: волчья голова, а под ней — скрещенные мечи. Далее следовали несколько рядов рослых дружинников на конях игреневой масти. В середине процессии — сам князь. Корзно его отливает золотом, лицо светится важностью, глаза устремлены вдаль. За ним — дворский и еще несколько шеренг дружинников. Замыкали строй сокольничие, псари, ловчие, тиуны, кощеи и прочая челядь.
Жители Эстергома узнали русского князя. Многие сожалели, просили остаться. Но на душе Михаила кошки скребли. Куда ехать? Киеву он теперь не помощник. Без венгерского войска туда и носа совать нечего. Податься дальше на запад — кто ждет? Остается… преклонить голову пред Романовичами. Ой как не хочется! Невольно в памяти всплыла княгиня. Жива ли? Если жива — где обитает? Перед отъездом он советовал ей, в случае прихода поганых, ехать к брату. Но уже тогда князь понимал: захватив один из его городов, татары обязательно пойдут на другой. О Господи! А что ж тогда со Всеславной?!
К нему подъехал дворский:
— Куда, князь, велишь путь держать? Скоро разминка.
Князь посмотрел на дворского, тяжело вздохнул.
— К Конраду поедем. Не могу видеть торжествующего Даниила. Нет! Только к Конраду! Клялся ведь в вечной дружбе. Да и помощи моей, поди, не забыл. Жаль, что Сечи не стало. Он наверняка придумал бы что-нибудь…
Первый привал сделали на берегу безымянной речки. От нее несло сыростью. Поверхность дымила клубами пара, отпугивая прохладой. Но куда без водицы-живицы? Пока одни ладили ночлег для князя, другие, сняв портки, полезли в реку ловить рыбу. От холода согревались криками да шутками, но рыбы наловили. Нашлись и удачливые охотники, приволокли несколько косуль.
Через несколько дней перехода отряд вступил на землю Мазовецкого. Всадники узнали об этом совершенно случайно, когда им встретилась повозка с бедно одетым смердом.
— Чей будешь? — окликнул его дворский.
— Тпр-ру! — тот остановил лошадей, спрыгнул с неказистого тарантаса и, кланяясь, подошел к дворскому. — Дак мазовецкие мы, господарь-батюшка.
— А далеко ли до замка? — спросил Михаил.
— Как сейчас шевелитесь, дня за два доскребетесь, — прикинул в уме смерд.
Князь приказал дворскому скакать с парой дружинников вперед, дабы заранее сообщить Мазовецкому о его, Михаила, прибытии.
…В замке князя Мазовецкого не оказалось: его милость соизволила уехать несколько дней назад на охоту. А без хозяина, как известно, дела не делаются. Уже и Михаил подъехал, а Конрада все не было. Так что когда тот вернулся, встречать хозяина пришлось гостю. Встреча, правда, отнюдь не была радостной. Обнялись сухо, без улыбки. Оба понимали, что наступили времена, когда больше заботятся о выгоде, нежели о дружбе. Кому нужен князь без княжества и войска? Горечью наполнилось сердце Михаила. Как быстро забыл Конрад, что еще совсем недавно, будучи в силе, он пришел к нему на помощь по первому же его зову. И ведь разбили они тогда литовцев! Впрочем, не будь с ним в тот раз воеводы Сечи, еще неизвестно, принял бы его вообще сейчас Конрад.
— Пути Господни неисповедимы, — со значением произнес Михаил.
Конрад намек понял — широким жестом пригласил гостя в замок.
Задымили костры. Поплыл дух жареного. Забулькала уха. Все это живо напомнило князю о том счастливом времени, когда он и сам охотился в своих угодьях. А после охоты вот так же пировали, не скупясь на чарку.
— Эй, дворский! — зычно крикнул князь. — Кати сюда бочонок! За князя! — и вздыбились вверх кубки.
От души пировала сегодня дружина на чужом берегу. Только что-то ждет ее завтра?..
* * *
Утром во двор князя Даниила ворвался на взмыленном коне какой-то смерд, вопя на ходу:
— Князь, венгры!
Даниил, приказав запереть ворота, во главе полка выехал навстречу. Каково же было его удивление, когда он увидел своего строптивого родственничка! Подождав, когда Михаил подъедет ближе, он соскочил с коня и пошел к нему.
— Будь здрав, князь, — поприветствовал гостя Даниил, широко раскрыв объятия.
— Будь здрав и ты, — ответил вполне искренне Михаил.
Они обнялись.
Даниил понял, что венгр ничем не помог. А больше помощи ждать неоткуда. Конрад и сам слаб, как древний старец. А тевтоны зело хитры, себе на уме. Впрочем, их силенка для татар — что укус слепня для лошади. Боевой герцог Силезский?.. Нет! Без венгров да чехов и пытаться нечего. Главное, сберечь народ.
* * *
Ханская куря была разбита против урусского града Киева. В центре — на высоком, похожем на гигантский стол холме — поставил свой шатер ан-Насир. Сквозь раскрытый полог хорошо видны золоченые купола церквей. Особенно красивы они на восходе солнца, когда оно играет своими лучами на их сводах. Сегодня к солнечным всполохам добавились кроваво-красные языки пожарищ, отчего хану кажется, что боги начали сердиться. А Джихангир не любит, когда боги сердятся. Поэтому он просит шаманов, чтобы те задобрили их.
Раздражен и повелитель. Пошла уже десятая неделя, а город все не желал покориться. Поэтому, по его повелению, сегодня соберется курултай. Придут тайджи, юртджи, верные ему темники. И, конечно, Субудай-багатур. Хан впервые недоволен своим военачальником: столько воинов положил, а проклятые урусы и не думают сдаваться.
Хан лично ездил вчера к стенам города. От стрел не прятался, поэтому пришлось даже сменить коня, в которого угодило несколько стрел. Острый глаз Батыя заметил на стене сына того самого несгибаемого воеводы-козельчанина. Тысяцкий Байдера подтвердил, что хан не ошибся. И повелел Батый взять неуловимого уруса живым.
…Субудай явился на курултай последним. На лице его ничего невозможно прочитать — маска, да и только. Уселся, по привычке, в сторонке. Батый подал знак, и вмиг смолкла музыка, исчезли танцовщицы. За спиной хана заняли свои места нукеры.
По очереди поднимаются Хайдар, Гуюк, Шейбани, Менгу. Все говорят о своих победах, о том, сколько каждый положил урусов. Терпелив хан. Если верить ораторам, защитников в городе уж и не осталось вовсе. Однако хану хорошо виден пылающий город, на стенах которого урусы по-прежнему рубят татарских воинов. Где же победа? Молчит Менгу. Он один не умеет врать, за что и уважает его хан. В упор смотрит Батый на Менгу. Не отводит тот взгляда. Лишь все ниже склоняет голову. Наступила зловещая тишина. Запросто сейчас может взбеситься хан! А для устрашения еще и приказать нукерам сломать при всех спину кому-нибудь из присутствующих.
