Вновь раздался торжественный голос:
— Еренфид фон Неуенбург, командор Альтенбургский.
В зал вошел высокий важный господин, гордо неся маленькую голову на длинной шее.
— Арнольд фон Неуендорф, командор Негельстадский.
— Герман Бал, магистр Ливонского ордена.
— Вернер фон Брейтгаузен, князь.
— Людвиг фон Оттинген, наместник магистра.
— Конрад Мазовецкий, князь.
— Ярослав Штернбергский, воевода.
— Даниил Романович, князь.
— Михаил Всеволодович с супругой, князь.
— Аскольд Сеча с супругой, рыцарь.
Тихий доселе зал вдруг зашелестел. Аскольд перешагнул порог и остановился, пораженный. Знакомый зал был залит светом и разукрашен до неузнаваемости. Или прежде он просто ни на что здесь не обращал внимания? Как бы то ни было, но сегодня зал показался ему воистину великолепным. Стены украшали дорогие гобелены, а развешенное поверх них оружие добавляло убранству загадочность и солидность. Но долго любоваться открывшимся взору великолепием было некогда, и Аскольд медленно двинулся по проходу, пропустив чуть вперед Всеславну. Взгляды собравшихся устремились на красивую супружескую пару. На лицах многих мужчин засветилось искреннее восхищение спутницей Аскольда. И вдруг в череде восторженных лиц козелец поймал взгляд злобный и желчный. Аскольд тотчас узнал его обладателя: «Ба, да это же мой старый знакомый Балк!»
Когда супруги миновали середину зала, Рудольф, поднявшись с места, пошел им навстречу, вперив взор во Всеславну. Многие, заметив его столь пристальное внимание к женщине, начали перешептываться. Поравнявшись с четой, Рудольф, обнимая Аскольда, по-прежнему не отрывал глаз от его жены.
В этот момент все тот же голос за их спинами оповестил:
— Биргер аф Бьельбо, ярл.
Проигравшего сражение властителя можно впустить и после простого рыцаря.
Рудольф, в знак глубокого уважения к Аскольду, приказал поставить два кресла рядом с собой, исподволь продолжая бросать на княжну восхищенные взгляды. Голубое платье с коротким стоячим воротником весьма шло ей, а небольшой разрез на груди выгодно подчеркивал гордую посадку головы. Открытое же свежее лицо с резко очерченными, слегка припухшими губами и густые локоны, ниспадающие на прямую спину, делали женщину неотразимой.
А представление гостей продолжалось, закончившись на рыцаре Юнгингене фон Монгейме. После этого поднялся магистр и представил высокому собранию своего племянника, особо подчеркнув при этом его новый статус — статус представителя ордена в Ватикане. Затем фон Зальц зачитал послание папы, скрыв от присутствующих несколько строк, касающихся Руси и того, как надлежит поступать в сложившейся ситуации истинным христианам. Затем он пригласил всех к столу. Вновь заиграла музыка, опять зазвучал чарующий голос Митуся.
За обедом Рудольф изловчился сесть так, чтобы оказаться между Аскольдом и его женой. Глаза юноши блестели, он был говорлив, как никогда, и временами даже остроумен. Одним словом, всячески старался понравиться гостье-красавице. Аскольд же, далекий от подобных мужских ухищрений и не имеющий никакого опыта в такого рода делах, ничего не замечал. Он просто искренне радовался долгожданной встрече со старым товарищем.
Когда пиршество достигло своего предела и гости начали свободно перемещаться по залу, к Аскольду подошел Ярослав Штернбергский. Он галантно поцеловал руку Всеславне, отпустил в ее адрес несколько тонких комплиментов, а потом, к большой радости Рудольфа, отвел козельца в сторону и пустился с ним в долгий о чем-то разговор.
Еще во время того памятного судилища Всеславне довелось услышать часть беседы Аскольда с князем Даниилом и воеводой Ярославом. «Аскольд едет с Ярославом сражаться с татарами. Как быть мне? — не отпускала с тех пор тревожная мысль. — Муж обязан Ярославу жизнью, только от воеводы узнала я об истинных муках Аскольда. Что же делать? Ведь скоро у нас… Неужели это произойдет в отсутствие Аскольда? Но и он не вправе отказать Ярославу: кругом льется кровь, ворог, разоривший наше гнездо, никому теперь не дает покоя. Нет, не сможет Аскольд спокойно взирать на творимые татарами бесчинства… Что ж, тогда пусть… едет».
Вечером в их комнату, постучавшись, вошел Гол. Он остановился на пороге, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Чего тебе? — спросил Аскольд.
— Я… не один, — выдавил богатырь, мучительно покраснев. На лбу от напряжения выступили капельки пота.
— Кто с тобой? Кулотка?
— Не… Софья, — Гол опустил голову. — Смилуйся, хозяин…
Аскольд догадался: «Перед расставанием хочет, чтобы я их поженил!» Вслух произнес:
— Я… не могу. Батюшка должен.
— Но его же здесь нет, а ты нам заместо князя.
Помогла услышавшая разговор Всеславна:
— Зови Софьюшку, Гол. Аскольд все сделает.
Обрадованный вой ринулся за дверь.
…Прощание было тягостным. Аскольд и Всеславна долго стояли, обнявшись и не спуская глаз друг с друга, словно опасаясь, что видятся в последний раз. Ярослав терпеливо ждал, понимая и разделяя их чувства.
Наконец Аскольд сделал шаг назад, не выпуская руки любимой. Но нет, не выдержало сердце. Он снова притянул жену к себе и принялся истово целовать… Потом, прижав еще раз к сердцу, разжал объятия и почти бегом, точно боясь передумать, направился к коню. Легко взлетел в седло и, бросив на Всеславну прощальный взгляд, пришпорил скакуна. Ярослав с охранной сотней поскакали следом. Обитатели замка долго еще махали им со стены.
Глава 43
Этот день Биргер фон Бьельбо запомнил надолго. И не потому, что тот выпал солнечным и чрезмерно жарким, а потому, что получил сразу два послания. Первое пришло от Великого магистра тевтонского ордена: Герман фон Зальц приглашал его в гости по случаю возвращения своего племянника из Рима. А второе — от самого папы. Последний писал, что борьба за обращение язычников в христиан является святым долгом каждого, и он готов благословить любого, кто — хоть крестом, хоть мечом — займется этим богоугодным делом. Предостерегал, правда, чтобы обращенных в христианство язычников не подвергали рабству. А в местах, где это уже свершилось, дать рабам послабление и позволить ходить в церковь.
Если первое письмо напомнило ярлу о прекрасной голубоглазой немке, лучистый взгляд которой давно проник глубоко в душу, завладев всеми помыслами, то второе недвусмысленно призывало расширить свои владения. «Надо брать, что осталось», — пришел он к выводу. А осталось, судя по доходящим сообщениям, мало.
Купцы, главные его глаза и уши, исправно доносили о событиях, происходящих на востоке. Татары захватили почти всю Русь. А там, где русичи еще держатся, собственные князья истребляют их, воюя друг с другом. На Руси-матушке, словом, сплошные смуты и разграбление земель. Огромная страна бескровна, унижена и сломлена: приходи и бери! Вот он, ярл, и прибавит себе там, пожалуй, земли и рабов. Конечно же, он разрешит им ходить в церковь, не будет сердить папу. Главное-то в другом! Он явится пред очи своей Валькирии эдаким блистательным Сигурдой! Своей победой он затмит этого варвара-самозванца, русского дракона Фаркиена, и бесповоротно завоюет сердце прекрасной Маргариты! Она выкинет наконец из своего юного сознания отвратительный образ низкородного козельца! «Мы, Фалькунги, наследственные ярлы, всегда будем занимать первые места!»
