И сборы в поход начались. Однако не учел самоуверенный потомственный ярл, что купцы посещают не только его. Что и там, куда поставляют они свой товар, при виде туго набитой мошны да хорошего кубка доброго хмельного медка так же развязываются их языки.
На протяжении всего пути, от родных берегов до устья Ижоры, ярл рисовал в воображении радужные картины своего появления в зальцевском замке. Он — победитель! И свою победу с легкостью швырнет к ногам Маргариты. Он увидит, как подобреют ее глаза, услышит, каким мягким и нежным станет голос. Да ради одного этого Биргер готов ехать хоть на край света. «Маргарита, ты будешь моей!» Шелестит уже в руках папское согласие на венчание с немкой. «О жизнь! Как ты прекрасна!»
От сладких грез пробудил его тревожный голос воеводы Стена:
— Ярл! Русские!..
* * *
Стоило дойти до Новгорода вести, что в устье Ижоры объявились шведы, жаждущие следовать потом на Ладогу, как юный князь Александр, не став дожидаться ни полков отцовских, ни сбора всех сил Новгородской волости, с небольшой дружиной тотчас выступил супротив неприятеля. Многие русичи отличились в той битве. Гаврило Олексич, например, на раз разметав тяжеловесных шведов, едва не захватил в плен самого Биргера. Успел даже ранить. Но тот вовремя спасся постыдным бегством. Другой новгородец, Сбыслав Якунович, удивил сотоварищей своей беспримерной храбростью, ибо не единожды врывался в неприятельские ряды с одним топором. А княжий отрок Савва пробился прямо к большому златоверхому шатру ярла и подсек у него столб, заставив шатер рухнуть. Его поступок придал новгородцам сил. Княжий же слуга Ратмир долго бился пешим, но был окружен врагами и пал от множества ран…
Победа над шведами принесла князю прозвание Невский. Поэтому новгородцы устроили по окончании сражения «Пир победы над римлянами», ибо прекрасно понимали, кто именно был организатором вторжения европейского воинства.
Предание гласит, что победа в той битве досталась русским не без помощи свыше. Был среди новгородцев некто Пелгусий, крещеный старшина. Накануне сражения, видя, как нервничает молодой князь, успокоил он того своим недавним видением:
— На восходе солнца услышал я вдруг сильный шум на море и увидел, что гребет к берегу насад, посреди которого стоят святые мученики Борис и Глеб в пурпурных одеждах. Гребцы же сидят, будто мглою одеты. А Борис говорит тут Глебу: «Брат Глеб, вели к Новгороду грести, поможем сроднику своему Великому князю Александру Ярославичу».
Александр, выслушав, крепко обнял старшину в знак благодарности.
…Как побитая собака, вернулся ярл на родную землю. Долго раздумывал после всего случившегося, стоит ли ехать теперь к Зальцу. Все же решился: сердце в дорогу позвало. Но зря он его послушался. Тенью пришлось быть в гостях, а не человеком.
…По прибытии в Штернберг Аскольд с Ярославом время зря не теряли. Сразу начали готовить воинов к предстоящим битвам. Объехали многие города. Побывали в Градеце, Пршерове, Усове, Ольмюце, Градеце… Повсюду Аскольд свежим и уже опытным своим глазом отмечал недостатки в укреплении крепостных стен, рвов, в вооружении ратников и их обучении.
Никакого продыха не было у друзей. Лишь изредка Аскольд, оторвавшись ненадолго от боевых занятий, с тоской и завистью провожал взглядом улетающих на север птиц. Путь их лежал туда, где осталась и ждала его Всеславна.
В один из таких дней Аскольд стал отцом. Он часто думал об этом, но изменить ничего не мог. В воздухе все сильнее пахло грозой. Все больше и больше прибывало к ним людей, надеясь обрести защиту.
Однажды, неторопливо возвращаясь домой, уставшие друзья долго ехали молча. Аскольд в тот день выглядел особенно задумчивым и грустным. Желая разговорить друга, Ярослав спросил:
— О чем думаешь? Не иначе, как о своей Всеславне?
— Я о ней думаю всегда, — вздохнул Аскольд. — Но сейчас мысли мои были о другом. Похоже, кроме Ольмюца, нам ни одного другого города не удержать. Воинов не хватает. Ты ведь видел, какие полчища у татар!
— Не понимаю тебя, друг мой. Что ты предлагаешь? Упасть перед вражиной на колени?
— Еще чего! Думаю, половину нашего войска нужно оставить в Ольмюце. Там по крайней мере высокие крепкие стены. Да и расположен он очень удачно.
— А куда бросим другую половину? — поинтересовался заинтригованный Ярослав.
— Организуем из нее засаду. Зато когда монголы выдохнутся в ходе штурма, мы сможем ударить разом с двух сторон.
Задумался воевода. Долго ехал молча. Потом повернулся к козельцу и отрицательно покачал головой.
Через несколько дней после этого разговора у стен Штернберга появились несколько десятков беглых семей из Нижней Силезии. Вот уже куда добрался Батый! «О, Боже! Как там Генрих?» И Ярослав рассказал Аскольду, сколь серьезно склонялся в свое время этот герцог к объединению сил.
— Надо срочно идти к нему на помощь! — воскликнул козелец. — Послезавтра сможем выступить?
— Думаю, да, — поторопился поддержать Ярослав Аскольда. — Впрочем, совсем забыл: скоро ведь должны прибыть купцы с оружием. Как поступим?
— Сделаем вот что, — Аскольд на мгновение задумался. — Дай мне тысячи две бойцов, и мы с ними поджарим этих гадов на костре.
Ярослав рассмеялся и хлопнул Аскольда по плечу:
— Годится!
С утра спешно началась подготовка. Но после обеда пришла другая страшная новость: герцог вышел навстречу монголам и у Лигницы дал им бой. Сражение было упорным, но силы оказались неравны. Герцог, отважно сражаясь наравне со всеми, в той битве пал…
Эта весть чрезвычайно расстроила друзей. Аскольд скрипнул зубами и в ярости ударил кулаком по столу:
— Не успел!
Они долго сидели молча. Наконец Ярослав резко поднялся:
— Но и наших дел никто за нас не сделает… И, знаешь, ты, пожалуй, прав. Выбирай, кто пойдет в засаду.
— Я, конечно, — ответил козелец. — Горожане должны видеть тебя, своего воеводу.
— Что ж, ты и тут прав.
Аскольд улыбнулся:
— Думаю завтра в одно место съездить. Позырить кое-что надо.
Ярослав понимающе кивнул.
— Только возьми с собой кого-нибудь, — сказал он. — А то всякое может случиться.
— Нет. Одному сподручнее. К тому же у меня штуковина одна имеется, — Аскольд извлек из кармана пайцзу Всеволода.
— Надежное прикрытие, — рассмеялся Ярослав. — И все же береги себя, на рожон не лезь.
На следующий день, едва начало светать, Аскольд двинулся в путь. В такую рань, когда земля только пробуждается, а воздух, пропитанный утренней прохладой, вливает поток новых сил, конь под Аскольдом бежал легкой, непринужденной рысью. Где-то кричали петухи. Им вторили собаки. Морава стала покрываться белесым туманцем. Раздались первые птичьи голоса. Земля дышала миром. Она как бы взывала:
