– Тогда надо присмотреть более надежное укрытие.
– Хорошо, господин магистр, я об этом подумаю, – ответил Боже.
* * *
На этот раз вернувшийся в свой замок де Буа никаких празднеств не устраивал.
– Раймунд, – сказал он, – нам надо срочно навестить твою матушку и начать процедуру твоего вступления в права наследства. Карета отремонтирована. В путь!
И опять жалобно заскрипела колымага, подбрасывая путников на ухабах. Случайно оглянувшись, Раймунд в заднем оконце увидел группу вооруженных всадников. Он рассмеялся:
– Что, дядя, – кивая головой назад, – тамплиеров испугался?
– На бога, сынок, надейся, да сам не плошай.
– Скажи, дядя, а как ты узнал, что я был в замке Водан?
Дядя, опершись плечом в угол, полулежал на мягком сиденье.
– Все очень просто, сынок. Делай людям добро, и они этого не забудут. Мишель жил здесь по соседству. И отличался тем, что никак не мог избавиться от разных неудач. Жена шла по мосту, доска обломилась, она упала в воду и утонула.
– Это уже не неудача, а несчастье.
Дядя хихикнул:
– Разные жены бывают. Дальше – волки перерезали всю его живность. Сгорел дом. Так его и прозвали Мишель-неудачник. Дал я ему денег, чтобы дом поставил, скотину завел, сватал одну вдовушку. Но тут подвернулись эти чертовы, прости меня грешного, – он перекрестился, – тамплиеры и сманили к себе. Вот он прискакал ко мне ночью и предупредил. А я к соседям. Так мол и так, помогайте, как я вам когда-то. Все и откликнулись. Ничего войско получилось? – с гордостью спросил он.
– Хорошее.
– Скажи, а как ты там оказался?
Раймунд рассказал. Дядя слушал, и на его лице все больше и больше вырисовывалось почтение к такому боевому племяннику. Когда юноша окончил рассказ, дядя заметил:
– А знаешь, Раймунд, ты после этой галеры сильно изменился. Стал гораздо сильнее, чем был. По-мужски красивее. Знаешь, я, грешный, признаться, вначале не поверил, что ты мой племянник. Уж больно видным стал. Но как на твою задницу поглядел, успокоился: ты. Вот только, сволочи, нашли куда отметки ставить. Да! Видать, морской воздух да весла пошли тебе на пользу.
Раймунд молча слушал, отметив про себя, что дядя подобное уже говорил, а потом сказал:
– Разве им укажешь! Повалят, плетьми изобьют. А то совсем за борт выбросят. У них разговор короток, что не так – плеть иль топор.
– Вот безбожники! Но отольется им ваша кровушка.
– Святой отец! Тулуза! – раздался сверху голос возницы.
За разговорами они не заметили, как подъехали к месту. Раймунд отдернул шторку, открыл окошко и выглянул наружу. Перед ним предстали угрожающие, мощные крепостные стены с невысокими толстыми башнями. За ними возвышались колокольни, крыши домов были из красной черепицы. В целом картина производила впечатляющее зрелище. А под стенами, точно змея, поблескивающая чешуей, искрилась река, добавляя в картину черты неприступности этого города.
– Что видишь, сын мой? – спросил дядя.
– Мощная, внушительная крепость, – садясь на место, сказал он, – как была когда-то, так и осталась.
– Да. Кто может поверить, что почти сорок лет тому назад отец нынешнего короля весьма успешно штурмовал эти стены, изгоняя из них расплодившуюся там ересь!
Племянник странно посмотрел на дядю. Между тем конские копыта уже цокали по городской мостовой, направляясь в графскую цитадель.
Там их не ждали. Поэтому появление гостей вызвало настоящий фурор. Но особый интерес вызывал, конечно, Раймунд. Считая его погибшим, они никогда не надеялись его увидеть. И на тебе! Как с неба свалился! Радость-то какая! Его помнили еще ребенком, юношей. Это был добрый, отзывчивый мальчик. Все надеялись, что он не изменится в будущем. Какого же еще хозяина желать? Они смотрели на него и не могли насмотреться. Но, улавливалось в нем что-то незнакомое. Что, не могли понять. Одни говорили, что он стал выглядеть мужественней, вроде даже выше ростом. Другие говорили, что изменился взгляд, который сейчас был более требовательным, серьезным. Но, как всегда это бывает, были и оппоненты. Стал мужественней – чего вы хотите: повзрослел. Стал выше ростом, это закономерно: еще молодой.
Тем временем Раймунд, войдя в дом, уверенно пошел в свою спальню. Там чувствовался какой-то нежилой запах. Так вот где жил его друг! Тяжелая, грубая кровать, застланная такой же грубой накидкой. У неширокого окна столик с канделябром из трех свечей, две из которых почти выгорели. Два кресла с вытертыми спинками. Бельевой сундук в углу, обитый фигурным железом.
Он подошел к нему, поднял крышку. Сверху лежала поношенная куртка. Достал ее и стал примерять. Он не заметил, как в полуоткрытую дверь просунулась чья-то голова.
– Раймунд, – ласково окликнули его.
Тот даже не повернулся. Когда его окликнули в третий раз, до него дошло, что зовут его.
– А? – он обернулся, – это ты, Жак? Заходи.
Жак робко вошел.
– А мне говорят, вы мало похожи на себя. Да вы просто… ну, стали здоровее и… как бы сказать… ну… красивее.
Раймунд рассмеялся:
– Ты что это меня с женщинами сравниваешь? Мужчина должен быть мужественным, а не красивым.
– А вы мужественно… красивы. Ой, как увидит вас Жози, вот слез-то будет.
– А это почему?
Куртка была тесна, и он с трудом стянул ее с плеч.
– Да она… замужем.
Он надеялся, что Раймунд сейчас бросится к нему с печальным лицом и начнет его расспрашивать. Но увидел абсолютно спокойное лицо Раймунда. Жака это удивило. Ведь у них была такая любовь! Кто-кто, а он-то знал это хорошо. Не раз Жак бегал к ней, чтобы просить назначить их встречу. Раймунд понял свою ошибку и постарался поскорее ее загладить.
– Знаешь, Жак, море может вымыть не только имя, но и любовь.
– Понимаю, сеньор, понимаю. Я слышал, что это такое: галера. Не дай бог! Я поставлю в храме свечу.
– Поставь, поставь, – согласился Раймунд, примеряя штаны.
– Коротки, – замечает Жак. – Придется многое шить заново. Я завтра позову Иянеля, он быстро вас обошьет.
– А он еще жив, этот старый еврей? – спрашивал Раймунд, повернувшись к слуге.
– Жив! Жив! – обрадованно воскликнул Жак, словно речь шла о его родственнике.
А обрадовался он потому, что Раймунд каким был, таким и остался: всех знает, всех помнит.
Возвращения Жака ждала вся обслуга замка. Ибо лучше него никто не знал господина. А некоторым Раймунд показался весьма подозрительным. И вот Жак идет. Важный, неторопливый. С замиранием сердца ждут они его заключения. Он останавливается перед толпой, окидывает ее взглядом. На их лицах он не встретил ничего другого, кроме одного: «Свой?» Жак тянет. Наслаждается своим особым положением – когда еще подобное может случиться! И, поняв, что дольше молчать нельзя, выпалил:
