И да наполнятся его дворцы богатством,
И преумножится количество детей.
Хоть я не смог присутствовать сегодня
При триумфальной шахматной победе,
Когда вы чёрного ферзя прижали к стенке,
И объявили мат сопернице своей,
Но я наполнен гордостью безмерной,
За вас, за счастье быть знакомым с вами,
За ваш талант и мощь, и силу духа.
И в вас не сомневался я ни капли.
Хотя, похищенный вчерашней ночью,
Я пережил за сутки много
Тяжёлых, страшных, непростых минут,
Но даже в наркотическом бреду,
Бродя в другом, не нашем измеренье
Меж Преисподней и Железным Садом,
Я продолжал шептать заворожённо:
«Моя любовь – изящная Принцесса,
И с нею связан я невидимою нитью,
И Башней Чесс, и жёстким обязательством
Перед его высочеством – отцом
Прекрасной девы, что меня пленила,
И забрала навеки моё сердце.
А что без сердца делать мне в раю?
Я вновь у ваших ног, и жажду встречи,
И буду завтра в зале я сидеть,
Смотреть на профиль ваш.
Пусть он закрыт никабом,
Но любящий мой страстный взгляд
Лучом пронижет толщу ткани,
Что дышать мешает чудесной Лейле.
И да поможет Бог!
Верный вам Джафар.
Лейла снова заплакала. Но теперь это были слезы счастья. Она чувствовала, что тело её стало лёгким и готово парить под потолком. Мечты сбываются! Альхамдулельла!
Принцесса вернулась на землю, вытерла глаза, высморкалась и почувствовала, как накатывается на неё блаженный сон. Завтра решающий день, нужно выспаться. Не забыть послать утром Маше подарок. Но не колье. Зачем ей здесь колье? Куда она его наденет? А наденет – оторвут вместе с шеей. Лучше серьги. Если вырвут из ушей – по меньшей мере, риск для жизни минимален. Мочки легко срастаются…
Глава 24
Утром финального дня дежурный на въезде доложил начальнику охраны Луковке: к Башне Чесе подъехала машина «скорой помощи». Однако, на рецепции уверяли, что машину никто не вызывал. Вчера, да, было дело, со свадьбы забрали пару человек с лёгкими травмами, а сегодня, тьфу-тьфу, все пока спокойно. Луковка распорядился задержать машину, наскоро опохмелился заначенной вчера на свадьбе «Столичной», закусил луком, чтобы не пахло водкой, и поспешил на передовую. Когда он доплюхал до машины, его бойцы уже обыскивали её: сверху, снизу и изнутри.
Из машины извлекли бледного и взволнованного арбитра Сосницкого, а заодно и главврача районной больницы Голопупенко. Главврач достал из папки какую-то бумагу, мрачно посмотрел на Сосницкого и сунул листок в руки Артуру Львовичу.
– Подписывайте! – приказным тоном предложил он Артуру Львовичу.
– Что это? – вскинулся Сосницкий.
– Отказ от дальнейшего лечения в условиях стационара, – пояснил Голопупенко. – Что вы в здравом уме и твёрдой памяти отказываетесь от наших услуг и берёте всю ответственность за своё здоровье на себя.
Артур Львович прочитал бумагу.
– Я не подпишу. Мне заново оформляться в вашу больничку совсем не улыбается. Я не отказываюсь, уважаемый, я всего лишь беру паузу. На несколько часов. Отсужу финал и снова буду весь в вашем распоряжении.
– Тогда мы вас заново и оформим. Как вновь поступившего. Бог знает, может, вы уже в другом статусе к нам поступите.
– В каком таком другом?
– В разобранном. Тело – отдельно, душа – отдельно.
– Замолчите свой рот, любезный, и прекратите делать
мне угрозы! Я на вас пожалуюсь в Министерство и вас уволят за грубое обращение с пациентами!
– Ха, я испугался! Пусть сначала найдут другого дурака, который будет работать за врача, медсестру и санитара на одну тщедушную зарплату.
– Ну, вас же нашли. Найдут и другого.
– Вашу маму Сару! Вы такой остроумный, что того и гляди, весь рот себе исколете остротами!
– А вы что думали, доктор Голопупенко? Что вы тут пуп земли, а вокруг тупоголовая мебель?
– А вам, что, фамилия моя не нравится? Да, я – Голопупенко, и отец мой был Голопупенко, и дед мой был Голопупенко! А вот как давно вы стали Сосницким из Срулевича, а?
– А откуда вам известна моя девичья фамилия? Вы, что, из органов?
– Конечно! Фигурально говоря– я весь из органов. Все время органами занимаюсь, а иногда ещё в них и ковыряюсь! Хирургом на пол ставки. Когда я вас откачивал, вы в бреду кричали: моя фамилия – Срулевич!
– Вы – гнусный антисемит!
– Здрастье– приехали! Уши к жопе приклеили! Я – антисемит! Тогда вы – антихохол. Подписывайте бумагу и валите на хер!
Луковка, сопя, втиснул своё пузо в щель между конфликтующими сторонами.
– Мужики! Послухайте миня! Вы што языками счепилися? Курям насмех, чесслово! Подписуйте бумажку, Артур Львович! Дохтура больные ждут. И вы дохтур, тоже отлепитесь! Дайте судье сполнить свой долг под завязку! Сёдня, даст Бог, все кончится. Потом меж собой разберётеся, у кого язык длиннее. А пока – дышите оба носом!
Артур Львович поморщился на беспардонное вторжение начальника охраны в его конструктивную полемику с доктором, но подпись нацарапал, передал документ Луковке, а тот– Голопупенко. Доктор сел в «скорую», и машина, врубив сирену на всю мощь динамиков, отъехала от Башни, желая доброго финального утра всем её постояльцам.
– Ну что, Николай Васильевич, – обратился к Луковке Сосницкий. – Во сколько начинаем финал? Помыться-побриться успею?
– Успеете, Артур Львович. А вы Сапсану Никанорычу доложились о прибытии? Нет ешшо?
– Сейчас позвоню, доложусь.
– Вы доложитесь, доложитесь. А то там Голавский на ваше место мылился.
– Да Голавский, тот ещё фрукт, он и без мыла куда хочешь влезет.
– Вам это лучше знать. Я вас до входу на машине подброшу. Что-то у вас вид бледнюшший.
– Нормальный у меня вид!
– Ладно, ладно, не шебуршитесь. Садитесь лучше в машину! Сберегите переживания до финалу. Ешшо напереживаетесь! Ну, что там Сапсан Никанорыч? Недоступен? Опять, наверно, в астрал вышел. От жизнь! Носит человека – туда-сюда, туда-сюда.
– Ничего, я с Голавским сам все улажу.
– Укладайте, Артур Львович, укладайте. А пока выходите из машины. Приехали уже. Вас до номеру проводить? Я бойца вам отряжу.
– Да здоров я! Сам дойду.
– Как скажете, Артур Львович. А то все же може…
– Точка и ша!
– Ну, если што, там в санузле у вас тревожная кнопка имеется.
