Если бы мы были карликовыми шимпанзе (бонобо), то жили бы такими же группами, как и обычно, но доминантные мужчины объединялись бы в бродячие компании, которые поочередно навещали бы несколько женских общин. Поэтому последние пытались бы «вовлечь в родительство» еще более широкий круг самцов. Самки бонобо по повадкам — настоящие нимфоманки. Они сексуально привлекательны для самцов в течение длительного периода и готовы заниматься любовью по малейшему намеку и самыми разнообразными способами (включая оральный и однополый секс). Молодая самка бонобо, подходящая к дереву, на котором кормятся соплеменники, первый делом по очереди спаривается с каждым самцом — включая подростков — и только после этого принимается за еду. Спаривание это, правда, не совсем случайно, но очень свободно.
Если для зачатия каждого детеныша у самок горилл приходится примерно десять спариваний, то у шимпанзе — от 500 до 1000, а у бонобо еще больше — около 3000. Самец бонобо редко наказывает самку за «измену» с находящимся рядом более молодым конкурентом: спаривание происходит часто, но редко приводит к зачатию. Вся анатомия агрессии у бонобо редуцирована: самцы по размеру — не больше самок, и, пытаясь подняться в иерархии, они тратят меньше сил, чем обычные шимпанзе. Наилучшая стратегия для самца бонобо, рассчитывающего на генетическую вечность — съесть свою зелень, хорошо выспаться и приготовиться к длинному дню, полному прелюбодейства
{328}.
Внебрачные птицы
Но мы, самые обыкновенные человекообразные, в пику нашим родственникам-обезьянам выкинули неожиданный фортель. Мы ухитрились заново открыть моногамность и родительскую заботу, не утратив при этом способности жить большими группами, в которых могут сосуществовать множество самцов. Подобно самцу гиббона, мужчина женится на одной женщине и помогает ей выращивать детей, будучи уверенным в том, что именно он является отцом, хотя женщины, подобно самкам шимпанзе, постоянно контактируют с другими мужчинами. У прочих человекообразных подобного сочетания не встречается. Такое же социальное устройство можно обнаружить у птиц. Многие из них живут колониями, внутри которых спариваются моногамно. Если сравнить людей с птицами, можно увидеть и другое объяснение заинтересованности самок в половом разнообразии. Женщине для предотвращения инфантицида не нужно отдаваться сразу многим мужчинам, однако у нее может найтись уважительная причина, чтобы, помимо мужа, отдать предпочтение еще одному тщательно выбранному мужчине. И эта причина несколько неожиданна: обычно ее муж — по определению, не лучший из имеющихся под рукой самцов, иначе как бы он докатился до того, чтобы жениться на ней
[71]
? Его ценность — в моногамности: он не будет разделять свои усилия по выращиванию детей между несколькими семьями. Но зачем брать от него гены? Почему бы не получить родительскую заботу от него, а гены — от другого?
Строго описать систему спаривания человека очень сложно. Люди в своих повадках удивительно пластичны — в зависимости от расового происхождения, религии, личного благосостояния и условий существования. Тем не менее есть вещи, универсальные для всего человечества. Во-первых, женщины чаще всего стремятся к моногамному браку — даже если общество разрешает полигамию. Если не брать в расчет редкие исключения, они хотят совершить тщательный выбор и — если супруг окажется стоящим — монополизировать его на всю жизнь, получая от него помощь в выращивании детей и, возможно, даже умерев с ним вместе. Во-вторых, женщины не ищут сексуального разнообразия как такового. Конечно, есть исключения, но дамы регулярно утверждают, что в нимфомании нет ничего привлекательного — и нет причин им не верить. Искусительница, проводящая ночь с мужчиной, имя которого она даже не знает — это плод мужских фантазий, вскормленных порнографией. Лесбиянки, освобожденные от ограничений, налагаемых на отношения мужской природой, не живут беспорядочными связями — наоборот, они удивительно моногамны. И все это понятно: сексуальный оппортунизм ничего не дает самкам животных, потому что их репродуктивная способность ограничена не тем, со сколькими самцами они спариваются, а тем, как долго нужно выкармливать потомство. В этом отношении мужчины и женщины различаются очень сильно.
Но в-третьих, женщины иногда изменяют — не каждая внебрачная связь происходит по инициативе мужчины. Хотя дама редко проявляет большой интерес к сексу с «мужчиной по вызову» или с незнакомцем, она (в этом мыльные оперы не врут) вполне способна ответить на провокацию или сама спровоцировать интимные отношения со знакомым человеком — даже если она «счастлива» замужем. Этому есть три объяснения. Можно свалить вину на мужчин и сказать, что они силой принуждения всегда будут завоевывать сердца, даже самые неприступные. Можно обвинить во всем современное общество и сказать, что разочарования и трудности нынешней жизни, несчастливые браки и так далее перевернули естественную картину и привили женщинам изначально чуждую им привычку. Наконец, мы можем предположить, что появилась веская биологическая причина, заставляющая женщин искать половые связи вне брака, оставаясь замужем — некий инстинкт, не позволяющий отказать себе в возможности запустить сексуальный план «Б», когда план «А» работает недостаточно хорошо.
В этой главе я собираюсь показать, что устройство нашего мира во многом сформировали внебрачные связи: и у мужчин, и у женщин, состоящих в моногамном браке, тем не менее, всегда находились причины для поиска новых половых партнеров. Это мнение основано как на исследованиях современных сообществ (и «западных», и «диких»), так и на сравнениях человекообразными обезьянами и птицами. Утверждая, что внебрачные связи сформировали нашу систему спаривания, я не пытаюсь «оправдать» их. То, что люди выработали способность препятствовать изменам и обману, вполне «естественно». Если бы мои слова можно было интерпретировать как защита адюльтера, они с еще большей очевидностью могли бы служить оправданием социальных и юридических механизмов, противостоящих ему. Я хочу сказать, что и измена, и противодействие ей одинаково «естественны».
В 1970-х годах Роджер Шорт (Roger Short), английский биолог, позже переехавший в Австралию, обратил внимание на замечательную особенность анатомии человекообразных обезьян. У шимпанзе гигантские семенники, весящие в четыре раза больше, чем у гориллы — хотя сами гориллы весят в четыре раза больше, чем шимпанзе. Шорт предположил, что это связано с системой спаривания: мол, чем больше семенники, тем полигамнее самки
{329}.
Причина этого проста. Если самка спаривается с несколькими самцами, их сперматозоиды будут участвовать в своеобразном соревновании: кто быстрее доберется до яйцеклетки. Лучший для самца способ выиграть в этой гонке — производить больше спермы. В природе встречаются и другие варианты. Самцы некоторых равнокрылых стрекоз своими пенисами удаляют из полового отверстия самки сперму предшественников. Самцы собак и кенгуровых мышей после копуляции «застревают» своими пенисами во влагалище самки и некоторое время не могут с ней расцепиться — таким образом, предотвращается копуляция самки с другими самцами. Мужчины, похоже, производят множество дефективных «сперматозоидов-камикадзе», не способных к оплодотворению, но формирующих что-то вроде пробки, которая закрывает вагинальный канал и препятствует еще одному оплодотворению
{330}. Как мы отмечали, шимпанзе живут группами, и с одной самкой могут спариваться несколько самцов. Поэтому тот, у которого семяизвежение может быть обильным и частым, обладает преимуществом — у него больше шансов стать отцом. Для всех обезьян и грызунов работает правило: чем больше уверенность самцов в сексуальной монополии над самками, тем меньше их семенники — и, наоборот, чем свободнее в сообществе выбор половых партнеров, тем семенники больше
{331}.
