Переплут прошёлся пяткой по сапогам врагов, словно по паркету. Карачуны как по команде завизжали и затявкали. Однако силы были неравны: один карачун прыгнул брату два на спину, другой схватил за руки, а Рог принялся долбить Бога пьянства палицей в грудь.
— В самую душу бьёт, сучара, — прохрипел Переплут, — Вань, подсоби.
— Они меня опять в кому вгонят, — заробел Бурмакин, пряча в карман шокер и хоронясь под столом, — ты давай уж как-нибудь один.
— Отпустите моего папу, — пискляво потребовал Вадик.
— А шнурки тебе не погладить, щенок? — Рог с оттягом саданул Переплута палицей в солнечное сплетение, — ну как, нравится?
Вадик вскинул правую руку, из неё вылетело три молнии, и сразили карачунов наповал.
— Ничего себе, — ошеломлённо пробормотал Бог пьянства, потирая грудь, — хотя по идее, сыновья и должны быть круче своих отцов. Откуда у тебя столько молний, сынуля?
— Не знаю, — захныкал Вадик, — неужели я их убил?
— Карачунов лопатой не убьёшь, не то, что молнией. Надо смываться, покуда они не очухались, — Переплут подтащил карачунов к Сиволапу и зафиксировал за хвосты к спинке кровати, — вот так-то оно лучше будет.
— А они точно оживут? — засомневался Вадик.
— Да что с ними, с блохастыми сделается.
— Я за них переживаю.
— Ты лучше за нас переживай. Карачуны ладно, но теперь Велес Диву вышлет.
— «Дива — Богиня охоты, жена Бога лесов, Святобора», — зачитал из-под стола Бурмакин, — «Диву древние славяне представляли в облике юной красавицы, одетой в кунью шубу, отороченную белкой, с натянутым луком и стрелами».
— Вот зараза, — расстроился Бог пьянства, — о какой-то бабе целых четыре строчки в твоём справочнике, а обо мне всего три.
— Сколько можно завидовать, брат два? Ты меня уже достал, — буркнул Ваня.
— Это не я тебя достал, это пьяный акушер тебя достал. Нам с Вадиком на беду.
Мальчик самостоятельно поковылял в палату к матери, следом шли два его папаши, продолжая пререкаться. По дороге им попалась акушерка.
— У него же аллергическая реакция! — переполошилась она, — только взгляните, как вашего младенца раздуло! Что ж вы меня не пошумели, папаша?! И почему ваш грудничок ходит?!
— Не волнуйтесь, уважаемая, я в полном порядке, — успокоил её крепыш, — просто я быстро расту.
— Затем он повторил эту фразу по-английски и по-французски, без малейшего акцента и с прононсом. У акушерки подкосились ноги, она сомлела и плюхнулась на пол.
— Люблю детей, — подмигнул ей Переплут, — особливо делать.
Глава 25. Превратности семейной жизни
Бутик для животных «Четвероногий друг» непоправимо пустовал. Настолько, что уборщицу уволили три недели назад, а полы до сих пор сверкали чистотой. За кассой денно и нощно торчал Чемоданов, единственное его занятие заключалось в том, что он нажимал на клавишу «eject». Из кассового аппарата с тихим жужжанием и звоном выезжал пустой лоток без признаков купюр и мелочи. Тимоха скорбно смотрел на пустующие сусеки и задвигал лоток обратно. Вот и сейчас Чемоданов в который раз убедился в бесперспективности малого бизнеса в нашей стране и собственной неполноценности. К Тимофею подкралась беременная Кобылкина и плюхнулась ему на колени.
— Дорогой, у меня для тебя две новости: одна плохая, другая хорошая. С какой начать?
— Начни с плохой.
— Я потратила все деньги из последней выручки на шмотки мне и малышу. Мы же пока не знаем, какого пола будет младенец, поэтому я накупила вещей для мальчика и для девочки.
— Какая же тогда хорошая новость? — вздохнул Чемоданов.
— Тимон, я люблю тебя даже нищего.
— Нужно было приданное квартирой брать, — ещё горше вздохнул Тимофей, — Кандауров, змеина, убыточный магазин сбагрил и рад стараться.
— Почему убыточный?
— Потому что с прибыльным бизнесом он бы в жизни не расстался.
— Почему?
— По кочену.
Лера прошлась коготками по мужниной лысеющей макушке.
— Тимон, ты должен быть благодарен мне по гроб жизни. До того, как я вышла за тебя замуж, ты был лузером и задротом.
— Я благодарен, — безучастно кивнул Чемоданов.
— Не слышу!
— Спасибо тебе, Лера! — с чувством завопил Тимофей на весь магазин, — что ты осветила собой, как солнцем, мою никчемную жизнь!
Гулкое помещение ответило недоверчивым эхом.
— То-то. Признайся, Тимон, ты сох по мне, когда работал в холдинге.
— Было дело, сох.
— А что теперь произошло?
— Весь высох.
Лера почесала мужа за ухом, словно домашнего кота. Удивительно, но Тимофей не замурлыкал, а зашипел. Кобылкина не обратила на это внимания и продолжила, допекать супруга.
— А вот скажи мне, почему у Кандаурова деньги всегда есть, а у тебя их никогда нет?
— Деньги к деньгам.
— Почему? — округлила глаза Лера.
— Не знаю, поговорка такая. Последний покупатель был у нас три недели назад. Ещё месяц такой ударной, коммерческой деятельности, и можно смело сворачивать бизнес.
— Почему?
— Потому что мы разорены! — рассвирепел Чемоданов.
— Почему?
— Ты меня до белого каления доведёшь своим «почему»?! — заголосил Тимофей, — хотя бы потому, что ты всю последнюю выручку промотала на шмотки себе и будущему младенцу неизвестного пока пола!
— А что нам, голыми и босыми ходить?
— Ты слышала такие слова: аренда, реклама, налоги?!
— Слышала, — кивнула Кобылкина.
— Неужели?!
— Ты их по сто раз на дню повторяешь.
— Видимо, мало повторяю.
— А если будешь чаще повторять?
— Тогда, может быть, мне удастся втемяшить в твою головёнку, что нельзя переводить всю прибыль на дорогие тряпки.
— Почему?
— А-а-а! — взвыл Чемоданов, — я этого не вынесу!
— Почему?
— Потому что гладиолус! — взбеленился Тимофей, ловя себя на глубоко интимной мысли, что ему хочется покусать или даже задушить свою жёнушку.
Кобылкина от нечего делать принялась листать женский журнал. Вскоре она добралась до анкеты для мужей и приступила к допросу:
— Тимон, а ты по натуре победитель или проигравший?
— Я потерпевший.
— Такой графы тут нет, — затормозила Кобылкина.
— Так впиши.
— От руки?
